• Эркюль Пуаро, #31
После похорон

О книге

 В основе сюжета романа «После похорон» – классическая ситуация: съехавшиеся на похороны миллионера-холостяка родственники делят наследство. Однако тот факт, что почившему помогли отправиться на тот свет, очевиден даже для слепого. Но только Эркюлю Пуаро по силам вычислить убийцу среди многочисленной родни…


Глава 1

 Старый Лэнском ковылял из комнаты в комнату, поднимая шторы и то и дело вглядываясь в окна подслеповатыми глазами.

 Скоро они вернутся с похорон. Лэнском зашаркал ногами чуть быстрее. Окон было так много…

 «Эндерби-Холл» был большим викторианским домом, построенным в готическом стиле. В каждой комнате имелись занавеси из выцветшей парчи или бархата. Некоторые стены все еще были обтянуты полинявшим шелком. В Зеленой гостиной старый дворецкий поднял взгляд на висевший над камином портрет Корнелиуса Эбернети, для которого и был построен «Эндерби-Холл». Каштановая борода Корнелиуса агрессивно торчала вперед, а рука покоилась на глобусе, не то по его желанию, не то воплощая символическую концепцию художника.

 Старому Лэнскому Корнелиус всегда казался весьма решительным джентльменом, и он радовался, что не знал его лично. Его хозяином был мистер Ричард, который внезапно скончался, хотя, конечно, перед этим его какое-то время посещал доктор. Впрочем, мистер Ричард так и не оправился после смерти молодого мистера Мортимера. Старик покачал головой, переходя из Зеленой гостиной в Белый будуар. Это была настоящая катастрофа. Такой здоровый и сильный молодой джентльмен! Трудно поверить, что с ним могло случиться подобное несчастье. А тут еще мистер Гордон погиб на войне. Одна беда за другой. Для хозяина все это было чересчур. Тем не менее неделю назад он выглядел почти как всегда…

 Третья штора в Белом будуаре отказывалась подниматься, постоянно застревая. Пружины ослабели – шторы были очень старыми, как и все в этом доме. А в наши дни такие вещи невозможно починить. Глядя на них, все снисходительно качают головой и говорят, что они устарели, – как будто старые вещи чем-то хуже современного барахла! Уж кому-кому, а ему это отлично известно. Все новые изделия ломаются прямо в руках. Либо материал скверный, либо работа никудышная…

 С этой шторой не справиться без стремянки. Лэнском не любил на нее взбираться – в последние дни у него стала кружиться голова. Ладно, бог с ней, со шторой. Все равно окна Белого будуара находятся не в передней стене дома и не будут видны из машин, возвращающихся с похорон. Комнатой сейчас никто не пользовался – она предназначалась для леди, а леди уже давно не было в «Эндерби-Холле». Жаль, что мистер Мортимер так и не женился. Ездил рыбачить в Норвегию, охотиться в Шотландию, кататься на лыжах в Швейцарию, вместо того чтобы жениться на приятной молодой леди и жить дома с ней и с детишками. Детей в «Эндерби-Холле» тоже не было давным-давно…

 Мысли Лэнскома перенеслись к далеким временам, которые он помнил четко и ясно – куда более ясно, чем последние двадцать лет, путавшиеся и расплывавшиеся у него в памяти…

 Мистер Ричард был для своих младших братьев и сестер скорее отцом, чем старшим братом. Ему было двадцать четыре года, когда умер его отец, и он с головой погрузился в дела, точно, как часы, уходя каждый день в офис и при этом содержа дом в безупречном порядке. У молодых леди и джентльменов было счастливое детство. Конечно, они ссорились и дрались друг с другом, так что гувернанткам приходилось с ними нелегко. Впрочем, Лэнском презирал гувернанток, считая их жалкими личностями. А молодые леди были очень бойкими! Особенно мисс Джералдина, да и мисс Кора, хотя она была намного младше ее. А теперь мистер Лео и мисс Лора умерли, мистер Тимоти – несчастный инвалид, мисс Джералдина умерла где-то за границей, а мистер Гордон погиб на войне. Мистер Ричард оказался крепче всех, хотя и был самым старшим. Пережил почти всех братьев и сестер, – почти, так как еще живы мистер Тимоти и маленькая мисс Кора, которая вышла замуж за этого противного художника. Лэнском не видел ее двадцать пять лет – она была хорошенькой молодой девушкой, когда уехала с этим парнем, – а теперь он едва узнал ее, располневшую, да еще в этом чудном платье! Ее муж был французом или наполовину французом – из браков с этими людьми никогда не выходило ничего хорошего. Но мисс Кора всегда была немного… как бы это сказать… в деревнях их называют дурочками. В каждой семье такие попадаются.

 Мисс Кора сразу его вспомнила. «Да ведь это Лэнском!» – воскликнула она, словно была очень рада его видеть. В детстве они все его любили – прибегали к нему в буфетную за желе и шарлоткой. Тогда все знали старого Лэнскома, а теперь его почти никто не помнит. Младшее поколение смотрит на него как на обычного дворецкого, который торчит в доме с незапамятных времен. Впрочем, и он не слишком их различает – для него они всего лишь компания незнакомцев, прибывших на похороны, притом весьма потрепанная.

 За исключением миссис Лео – она совсем другое дело. Мистер и миссис Лео часто бывали здесь после того, как поженились. Она настоящая леди, всегда одевалась и причесывалась как следует. Хозяину она очень нравилась. Жаль, что у нее и мистера Лео не было детей…

 Лэнском встряхнулся – чего ради он стоит и вспоминает былые дни, когда у него столько работы? Теперь нужно заняться шторами на первом этаже и сказать Дженет, чтобы она поднялась наверх и приготовила спальни. Он, Дженет и кухарка ходили в церковь на заупокойную службу, но не поехали в крематорий, а вернулись домой поднимать шторы и готовить ленч. Разумеется, холодный ленч. Окорок, цыпленок, язык и салат, а потом лимонное суфле и яблочный торт. Но сначала горячий суп – лучше убедиться, что Марджори его уже приготовила, так как они могут вернуться с минуты на минуту.

 Лэнском двинулся по комнате шаркающей походкой. Его рассеянный взгляд скользнул по картине над камином – парному портрету к тому, что висел в Зеленой гостиной. На нем были превосходно изображены белый атлас и жемчуга. Женщина, облаченная в них, выглядела не столь впечатляюще. Мягкие черты лица, рот, похожий на розовый бутон, расчесанные на прямой пробор волосы… Миссис Корнелиус Эбернети была женщиной скромной и непритязательной. Примечательным в ней было только ее имя – Корали.

 Спустя шестьдесят лет после их появления мозольный пластырь и крем для ног «Коралл» все еще пользовались спросом. Никто не мог определить, что в них было такого выдающегося, но они всегда привлекали внимание. Благодаря им был воздвигнут этот неоготический особняк с обширным садом, а годовой доход, выплачиваемый семи сыновьям и дочерям Корнелиуса Эбернети, позволил Ричарду Эбернети отойти три дня назад в мир иной очень богатым человеком.

 

 Заглянув в кухню, Лэнском напомнил Марджори о супе, но та в ответ только огрызнулась. Марджори было всего двадцать семь лет, и она служила для Лэнскома постоянным источником раздражения, так как была весьма далека от его представления о том, какой должна быть настоящая кухарка. У нее отсутствовало как чувство собственного достоинства, так и должное почтение к его, Лэнскома, положению в доме. Марджори именовала «Эндерби-Холл» «старым мавзолеем» и жаловалась на огромные размеры кухни, буфетной и кладовой, утверждая, что «нужен целый день, только чтобы их обойти». Она пробыла в «Эндерби» два года и оставалась здесь, во-первых, из-за солидного жалованья, а во-вторых, потому, что мистеру Эбернети нравилась ее стряпня. Марджори в самом деле недурно готовила. Дженет – пожилая горничная, в данный момент пьющая чай за кухонным столом и обычно наслаждавшаяся ядовитыми диспутами с Лэнскомом, тем не менее вступила с ним в союз против младшего поколения, представляемого Марджори. Четвертой в кухне была миссис Джекс, выполняющая обязанности приходящей прислуги там, где это требовалось, и получившая немалое удовольствие от похоронного церемониала.

 – Все было очень красиво, – говорила она, шмыгая носом и наполняя свою чашку. – Девятнадцать машин, церковь полна народу, и каноник отлично провел службу. Да и день для этого подходящий. Бедный мистер Эбернети – таких, как он, в мире осталось мало. Все его уважали. – Услышав звук клаксона и шум автомобиля на подъездной дорожке, миссис Джекс поставила чашку и воскликнула: – А вот и они!

 Марджори включила газ под большой кастрюлей с куриным супом. Большой очаг времен викторианского величия стоял холодный и бесполезный, словно памятник минувшей эпохе.

 Машины подъезжали одна за другой – выходящие из них люди в черном неуверенно шли через холл в Зеленую гостиную. За стальной каминной решеткой горел огонь – дань первым осенним холодам, призванный также согреть тела и души побывавших на похоронах.

 Лэнском вошел в комнату, неся на серебряном подносе бокалы с хересом.

 Мистер Энтуисл, старший партнер старой и уважаемой фирмы «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард», грелся, стоя спиной к камину. Взяв бокал, он окинул компанию проницательным взглядом юриста. Не все присутствующие были ему лично знакомы, и он ощущал необходимость «рассортировать» их. Представления перед отбытием на похороны были спешными и поверхностными.

 Обратив внимание прежде всего на старого Лэнскома, мистер Энтуисл подумал: «Бедняга очень постарел – не удивлюсь, если ему под девяносто. Ну, он получит хорошую ежегодную ренту – за него нечего беспокоиться. Преданная душа – такие старомодные слуги в наши дни редкость. Теперь в моде приходящие уборщицы и няни. Помоги нам, боже! Все это печально. Пожалуй, хорошо, что бедняга Ричард умер преждевременно. Ему было бы практически незачем жить».

 Для мистера Энтуисла, которому было семьдесят два, смерть Ричарда Эбернети в шестьдесят восемь лет, безусловно, выглядела преждевременной. Мистер Энтуисл удалился от активной деятельности два года назад, но в качестве душеприказчика Ричарда Эбернети и в знак уважения к одному из старейших клиентов, являвшемуся также личным другом, совершил поездку на север страны.

 Вспоминая условия завещания, адвокат разглядывал членов семьи.

 Миссис Лео – Элен – он, разумеется, хорошо знал, относясь к ней с симпатией и уважением. Его одобрительный взгляд задержался на Элен Эбернети, стоящей у окна. Черное было ей к лицу. Ему нравились ее правильные черты лица, хорошо сохранившаяся фигура, волнистые пряди зачесанных назад седеющих волос и глаза – они когда-то были василькового цвета и все еще оставались ярко-голубыми.

 Сколько лет сейчас Элен? Очевидно, сорок один или сорок два. Странно, что она не вышла замуж снова после смерти Лео. Привлекательная женщина. Правда, они с мужем так любили друг друга…

 Его взгляд устремился на миссис Тимоти. Он плохо ее знал. Черное ей не шло – в ее стиле были сельские твидовые костюмы. Крупная женщина, на вид неглупая и дельная. Она всегда была хорошей женой Тимоти. Следила за его здоровьем, хлопотала над ним – возможно, даже чересчур. Действительно ли Тимоти так уж болен? Мистер Энтуисл подозревал, что он просто ипохондрик. Ричард Эбернети придерживался того же мнения. «Конечно, в детстве у Тимоти были слабые легкие, – говорил он, – но будь я проклят, если сейчас у него что-то серьезное». В конце концов, какое-то хобби должно быть у каждого. Хобби Тимоти было помешательство на собственном здоровье. Верила ли миссис Тим в его хвори? Возможно, нет – но женщины никогда не признаются в таких вещах. Должно быть, Тимоти человек состоятельный – он никогда не был мотом. Но при теперешних налогах лишние деньги не помешают. Возможно, после войны ему пришлось сильно урезать расходы.

 Мистер Энтуисл перенес внимание на Джорджа Кроссфилда, сына Лоры. Лора вышла замуж за весьма сомнительного типа. Никто о нем почти ничего не знал. Он называл себя биржевым маклером. Молодой Джордж работал в адвокатской фирме, не пользовавшейся солидной репутацией. Смазливый парень, но в нем тоже есть что-то сомнительное. Наверняка денег у него не густо. Лора в отношении вкладов проявила себя круглой дурой и умерла пять лет назад, не оставив ни гроша. Она была красивой и романтичной женщиной, но совсем непрактичной.

 С Джорджа Кроссфилда мистер Энтуисл переключился на двух девушек. Интересно, кто из них кто? Ах да, это Розамунд, дочь Джералдины, рассматривает восковые цветы на малахитовом столике. Хорошенькая девушка, даже красивая – только лицо у нее глуповатое. Играет на сцене. Муж у нее тоже актер – красивый парень. «И знает об этом, – подумал мистер Энтуисл, с предубеждением относившийся к актерскому ремеслу. – Интересно, кто его родители и какое у него прошлое?» Он с неодобрением посмотрел на Майкла Шейна – худощавого блондина, казавшегося утомленным.

 Сьюзен, дочь Гордона, выглядела бы на сцене куда лучше Розамунд. В ней больше индивидуальности – возможно, даже слишком много для повседневной жизни. Сьюзен стояла рядом с ним, и мистер Энтуисл украдкой изучал ее. Темные волосы, карие, почти золотистые глаза, мрачноватая, хотя по-своему привлекательная складка рта… Возле нее стоял мужчина, за которого она совсем недавно вышла замуж, – кажется, он помощник аптекаря. По мнению мистера Энтуисла, девушкам не следовало выбирать себе в мужья мужчин, работавших за прилавком. Но сейчас они готовы выйти за кого угодно. Молодой человек с бледным невыразительным лицом и волосами песочного оттенка выглядел так, словно ему не по себе. Мистер Энтуисл заинтересовался, в чем причина, но в конце концов великодушно приписал это напряжению, вызванному встречей с многочисленными родственниками жены.

 Последним объектом внимания адвоката оказалась Кора Ланскене. В этом была определенная справедливость, так как Кора в семействе являлась «последышем». Самая младшая сестра Ричарда родилась, когда ее матери было уже под пятьдесят, и кроткая женщина не пережила десятой беременности (трое ее детей умерли во младенчестве). Бедная маленькая Кора! Всю свою жизнь она причиняла неудобства – была нескладной, неуклюжей и делала замечания, которые лучше держать при себе. Старшие братья и сестры были очень добры к ней, прощая ее недостатки и сглаживая последствия ее бестактности. Никому и в голову не приходило, что Кора может выйти замуж. Она была не слишком привлекательной девушкой, и ее чересчур явные авансы посещавшим дом молодым людям обычно заставляли последних в панике отступать. Но потом на горизонте возник Пьер Ланскене – наполовину француз, с которым Кора познакомилась в художественной школе, где она училась рисовать цветы акварелью. Однако ее каким-то образом занесло в класс живой натуры – там Кора повстречала Пьера Ланскене и, придя домой, заявила о намерении стать его женой. Ричарду Эбернети не понравился жених – он заподозрил, что Пьер Ланскене охотится за богатой невестой. Но покуда Ричард выяснял прошлое Ланскене, Кора сбежала с ним и без лишних промедлений вышла за него замуж. Большую часть совместной жизни они провели в Бретани, Корнуолле и других местах, облюбованных живописцами. Ланскене был скверным художником и, по отзывам, не слишком приятным человеком, но Кора очень его любила и так и не простила своим родственникам их отношение к нему. Ричард обеспечил младшей сестре щедрое содержание, на которое, по мнению мистера Энтуисла, жили и она, и ее супруг. Он сомневался, что Ланскене когда-либо зарабатывал деньги. Должно быть, Пьер умер по меньшей мере лет двенадцать тому назад, и теперь его вдова, сильно располневшая и облаченная в причудливое черное одеяние с гагатовыми фестонами, вернулась в родной дом, ходила по комнате, трогала вещи и радостно восклицала, предаваясь воспоминаниям детства. Она не давала себе труда притворяться убитой горем по случаю смерти брата. Но мистер Энтуисл помнил, что Кора вообще никогда не притворялась.

 Вернувшись в комнату, Лэнском объявил приличествующим обстоятельствам приглушенным голосом:

 – Ленч подан.