- Эркюль Пуаро, #27
Глава I
В ту пятницу, ровно в шесть тридцать, большие голубые глаза Люси Эндкателл открылись навстречу новому дню. Как всегда, проснувшись, она стала размышлять. Ее ум, необычайно деятельный, уже воскрешал в памяти ряд вопросов, которые непременно следовало с кем-нибудь обсудить. И выбор пал на Мидж Хардкастл, приехавшую в «Долину» накануне вечером. Люси быстро встала, накинула на еще красивые плечи халат и отправилась в спальню родственницы. Так как ее мысли быстро следовали одна за другой, леди Эндкателл по старой привычке мысленно уже вела предстоящий разговор: богатая фантазия позволяла ей предугадывать не только собственные слова, но и реплики Мидж. Воображаемая беседа зашла уже довольно далеко, когда она открыла дверь в комнату Мидж и громко закончила фразу, начало которой еще не было произнесено:
— …таким образом, вам следует согласиться, моя дорогая, что этот конец недели, этот уик-энд будет совсем не простым!
Внезапно оборванная из глубокого сна, Мидж ответила только невнятным ворчанием. Леди Эндкателл подошла к окну и раздвинула занавески. Бледное сентябрьское солнце заглянуло в комнату.
— Птицы! — воскликнула она. — Это великолепно!
— Что?
— Во всяком случае, — продолжала леди Эндкателл, — у нас не будет затруднений с погодой. Кажется. устанавливается неплохая погода, и это уже хорошо. Иметь в доме людей с разными вкусами и держать их взаперти — согласитесь, это все только усложняет! Я прекрасно знаю, что могут быть неожиданности. Ведь могло же, получиться, как в прошлом году с бедной Гердой! Этого я себе никогда не прощу. Потом я сказала Генри, что мне следовало лучше подумать. Ведь ее невозможно не пригласить, нельзя просить Джона приехать без нее, но это чрезвычайно все усложняет. Хуже всего то, что она симпатичная! Быть такой славной и в то же время не иметь ни капли ума… Действительно, странно… И если это называют законом компенсации, я не нахожу тут справедливости.
— Но, дорогая Люси, о чем вы говорите?
— Ну, о нашем уик-энде, о людях, которые приедут завтра. Я думала о них целую ночь, все это очень меня беспокоит. Мидж, для меня истинное удовольствие все с вами обсудить. У вас столько здравого смысла, и вы так практичны!
— Люси, вы не знаете, который сейчас час?
— Нет, у меня нет чувства времени.
— Так вот, сейчас без четверти семь!
— Как!
Леди Эндкателл, казалось, не испытывала ни малейших угрызений совести. Мидж рассматривала ее строгим взглядом и думала, что кузина — существо совершенно невозможное, доводящее до безумия, и что действительно непонятно, почему люди к ней тянутся. Пока она мысленно формулировала этот вопрос, нашелся и ответ: Люси улыбнулась, и в этой улыбке проявилась вся прелесть, которую Люси излучала в течение всей своей жизни и которую она сохранила до сих пор. Очарование, подобное этому, побеждало во всех странах мира, монархи, министры, знаменитые капитаны склонялись перед ним. В Люси было нечто ребяческое и радостное, что обезоруживало и заставляло сдаваться. Ей стоило открыть свои огромные голубые глаза, в безутешном жесте развести маленькими слабыми руками, пробормотать: «Ах! Я глубоко сожалею…» — и любое возмущение мгновенно испарялось.
Леди Эндкателл вдруг поняла.
— Моя дорогая! — воскликнула она. — Право, я глубоко сожалею… Вы должны были мне сказать, что еще так рано!
— Я и говорю… но уже поздно! Теперь я все равно проснулась.
— Мне очень стыдно!.. Но, несмотря на это, вы мне поможете, не так ли?
— Вас беспокоит уик-энд. Думаете, все сложится неудачно?
Леди Эндкателл присела на край кровати, и Мидж не могла не заметить, что даже это она сделала не так, как другие. Все, связанное с Люси, становилось каким-то неземным. Казалось, что сказочная фея на мгновение одарила мир своим присутствием.
— Все может получиться неудачно, — ответила Люси. — Все, кто приедет, очень милые люди, но мне страшно представить их собравшимися вместе.
— Кого вы ожидаете?
Мидж крепкой загорелой рукой смахнула со своего лба темные, густые, тяжелые волосы. В ней-то уж не было ничего воздушного, и она, конечно, не располагала к мыслям о феях.
— Прежде всего, — начала леди Эндкателл, — Джон и Герда. Сами по себе — приятные люди. Джон — бесконечно симпатичный, очень приятный в обхождении. Что же касается бедной Герды… Что можно сказать? Мы все должны быть с ней любезными, очень, очень любезными!
Побуждаемая неясным инстинктом к сопротивлению, Мидж возразила:
— Уж не до такой степени она заслуживает сожаления!
— Но, дорогая, в ней есть что-то трогательное, даже волнующее!.. Ее глаза!.. И у нее всегда такой вид, как будто она не понимает ни слова из того, что ей говорят!
— Она не понимает! — возразила Мидж. — Она вас не понимает, и я не слишком уверена, что это нужно ставить ей в упрек. Ваши мысли бегут так стремительно, что за ними не уследить. В своей беседе вы делаете изумительные скачки. Промежуточные звенья остаются в стороне.
— Да, как у обезьян!
— У нас будут супруги Кристоу, — продолжала Мидж, — и кто еще? Генриетта, я полагаю?
Лицо леди Эндкателл засветилось.
— Да, — сказала она. — И я на нее очень рассчитываю. Генриетта добрая, очень добрая. Доброта ее не внешняя, а врожденная. Она нам очень поможет в отношении Герды. В прошлом году она была просто замечательна. Вы помните, это случилось, когда мы играли в шарады или пословицы: все уже закончили и хотели начать вскрывать ответы, когда заметили, что бедная Герда еще ничего не написала. Она даже не знала, во что играют! Нам всем было очень неловко.
— Я спрашиваю себя, — заявила со всей серьезностью Мидж, — как возможно, что люди до сих пор посещают ваш дом! Забавы — пытка для мозга, шутка — на уровне самого избранного круга, беседа — исключительно частного характера.
Леди Эндкателл улыбнулась.
— Я знаю, мы, наверное, очень нудны, и все это должно быть совершенно невыносимо для Герды. Я уверена, что если бы у нее было хоть немного здравого смысла, она бы к нам не приезжала. Но тогда она там была! Вид у нее был ошеломленный и очень огорченный… Джон был нетерпелив, подавал ей знаки, и я спрашивала себя, чем все это кончится. Тогда Генриетта, — за что я ей всегда буду благодарна, — спасла положение. Она повернулась к Герде и заговорила с ней о пуловере. На Герде был ужасный пуловер — невероятный, отвратительного зеленого цвета, ужас! А Герда вся просияла — оказывается, она сама связала это произведение, и я никогда не видела ее более счастливой и гордой, чем в тот момент, когда Генриетта попросила дать ей выкройку. Я хочу сказать, что такие идеи для Генриетты естественны. Это дарование!
— Она делает усилия, чтобы нравиться.
— И всегда находит нужное слово.
— Она на этом не остановилась и пошла еще дальше. Вы знаете, теперь у нее такой же пуловер, красивый и хорошо сделанный.
— И Генриетта его носит?
— Конечно. Она ничего не делает наполовину! — И он не кажется на ней таким противным?
— Нисколько, пуловер ей очень идет!
— Вот-вот! — подхватила леди Эндкателл. — Именно в этом вся разница между Генриеттой и Гердой. Все то, что делает Генриетта, получается хорошо и складно. Я уверена, что если уик-энд пройдет удачно, то этим мы будем обязаны ей. Она будет мила с Гердой, она будет развлекать Генри, она будет поддерживать хорошее настроение у Джона, и, мне кажется, Дэвид будет очень рад ее присутствию.
— Дэвид Эндкателл?
— Да, он прибудет из Оксфорда, а может быть, из Кембриджа. Мальчики в этом возрасте очень трудные, особенно — если они из интеллигентной семьи. Это как раз тот случай… Они могли бы подождать, пока станут постарше, и тогда уже играть в интеллектуалов. Они смотрят на вас круглыми глазами и либо совсем не открывают рта, либо говорят слишком громко, чтобы обратить на себя внимание. Несмотря на это, я полагаюсь на Генриетту и в отношении Дэвида. Она обладает чувством такта и знает, о чем вести беседу. Впрочем, поскольку она скульптор, он проявит к ней известное уважение. Вы знаете, она не относится к числу художников, которые лепят головки ангелочков. Она делает крупные и крепкие вещи, такие, как этот странный кусок из гипса и металла, который она в прошлом году экспонировала в «Модном салоне художников». Это произведение несколько напоминало лестницу, как отметил критик Робинсон, но называлось оно «Размышления на восходе» или что-то в этом роде. Такие произведения — как раз то, что нужно, чтобы произвести впечатление на мальчиков типа Дэвида. Для меня, признаюсь, это непостижимо и непонятно. Но она создала и вещи, которые я очень люблю, ее «Плакучий ясень», к примеру…
— Я согласна, — сказала Мидж. — Талант Генриетты иногда проявляет себя. Кроме того, это очаровательная женщина.
Леди Эндкателл поднялась. Стоя у окна, она рассеянно играла со шнуром, приводящим в действие штору. Она прошептала:
— Для чего эти кисточки?
— Какие кисточки?
— Да на конце этого шнура. Что они тут делают? А почему к верхушкам оград приделывают ананасы? Для чего? В этом должен быть какой-то смысл. Вместо этих кисточек могли бы быть груши или сосновые шишки. Но нет, именно кисточки, всегда! Это интересно…
— Моя дорогая, не отклонились ли вы от своей темы Ведь вы пришли сюда, чтобы поговорить со мной о уик-энде. Я не вижу, впрочем, что вас беспокоит. Если вы не будете ошеломлять Герду быстрым разговором, если доверите Генриетте дрессировку молодого интеллектуала, в чем тогда затруднения?
— Для начала существует Эдвард. Он должен приехать.
После короткого раздумья Мидж спросила:
— Но какого дьявола вы его пригласили?
— Как раз не я его приглашала! — воскликнула леди Эндкателл. — Он сам себя пригласил. Дал телеграмму и попросил разрешения приехать. Вы его знаете с его обидчивостью. Если бы я ответила ему «нет», мы бы его больше никогда не увидели здесь. Он такой!
Мидж кивком головы выразила согласие. Да, Эдвард был таким. Она представила себе его красивое лицо с тонкими чертами, легкой иронической улыбкой. Да, в нем таилось большое обаяние. Как и в Люси…
— Милый Эдвард! — как эхо повторила мысли Мидж леди Эндкателл. С некоторым раздражением она продолжала:
— Решится ли Генриетта выйти за него замуж? Она влюблена в него, я это знаю. Если бы они были здесь без Джона… Но Эдвард во всем уступает Джону. Кажется, он теряет все то, что другой выигрывает. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Мидж снова кивнула.
— Я не могла отменить приглашение супругам Кристоу, с ними все было условлено давно. Но я предчувствую, Мидж, что нам предстоят трудные деньки. Дэвид будет сидеть сычом и грызть ногти, Генриетта — пасти Герду, чтобы та не чувствовала себя одиноко, Джон будет так блистателен, а бедняга Эдвард, конечно, стушуется…
— Составляющие пудинга тоже не особенно вдохновляют, — пробормотала Мидж.
Люси улыбнулась.
— Иногда, — задумчиво произнесла она, — дела улаживаются сами по себе. В воскресенье к ленчу у меня будет детектив. Это немного развлечет нас, как вы думаете?
— Детектив?
— Ну да, — объяснила леди Эндкателл. — Тот, которого мы встретили в Багдаде, когда Генри был там верховным комиссаром. Он приехал, не помню по какому поводу, и был у нас на обеде с несколькими служащими и офицерами. Пришел в белом фланелевом костюме с красивым цветком в петлице и черных остроносых туфлях. Я не могу представить себе его лицо — забыла, потому что его занятие не вызывает у меня восторга. Мне казалось, его интересовало не кто убил, а почему. Когда люди становятся мертвыми, причина уже не имеет значения. Для чего устраивать возню вокруг их смертей?..
— Этот джентльмен находится по соседству, потому что в округе совершено преступление? — спросила Мидж.
— Слава богу, нет. Вы знаете, здесь недавно появились две новые виллы, такие странные — с этими балками, о которые все стукаются головами. Обе причудливо разукрашены. А эти маленькие садики, которые ни на что не похожи! На первом этаже живет какая-то актриса, я думаю, что он занимает второй. Кажется, лондонцы любят такого рода строения, вероятно потому, что они живут здесь не постоянно, как мы…
Леди Эндкателл замолчала на несколько секунд, прошлась по комнате, затем продолжила:
— Дорогая Мидж, я вас благодарю за помощь, которую вы мне оказали.
— Мне кажется, я вам помогла совсем немного.
— Вы думаете? — леди Эндкателл нарочито выказала удивление. — Как бы там ни было, — продолжала она, — вы сейчас снова заснете и будете спать до завтрака. А когда вы встанете, вы можете снова быть невежливой.
Мидж удивилась в свою очередь:
— Снова? Почему? — Поняв, она расхохоталась и добавила:
— Вы тонкий психолог, Люси!
Леди Эндкателл улыбнулась и ушла. Проходя мимо открытой двери ванной, она заметила на газовой плитке чайник, и у нее мелькнула мысль: Мидж не получит вовремя свой чай. Что ж, она сама ей его приготовит. Люси зажгла под чайником газ, затем прошла по коридору и повернула ручку двери, ведущей в спальню мужа. Но сэр Генри Эндкателл, дальновидный администратор, знал свою жену. Он очень ее любил, но утренний сон тоже был ему дорог. Дверь была заперта.
Леди Эндкателл вернулась в свою спальню. Несколько мгновений она постояла у окна, зевнула и легла в постель. Через две минуты она спала как ребенок.
…Чайник в ванной исходил паром.
— Еще один чайник можно выбрасывать! — объявила горничная Симмонс.
Гуджен, дворецкий, покачал седой головой, взял из рук горничной треснувший чайник и пошел в кладовую за другим; там, в шкафу, он держал в резерве дюжину таких чайников.
— Вот другой, мисс Симмонс. Миледи даже не заметит замены.
— Она часто бывает такой рассеянной? — спросила горничная.
Гуджен вздохнул.
— У миледи золотое сердце, — ответил он, — но она очень небрежна. Поэтому я слежу в доме за тем, чтобы было сделано все возможное, лишь бы оградить мадам от суеты и забот.
