• Эркюль Пуаро
Двойная улика

 – Но самое главное – никакой огласки, – повторил мистер Маркус Хардман, кажется, уже в пятнадцатый раз.

 Слово «огласка» проскакивало в его речи с постоянством некоего лейтмотива. Мистер Хардман был изящным, слегка пухловатым мужчиной небольшого росточка, с холеными наманикюренными руками и жалобным тенорком. Ему приходилось постоянно вращаться в светских кругах, и его считали там своего рода знаменитостью. Он был богат, но не чрезмерно, и с воодушевлением тратил свои деньги в погоне за мирскими удовольствиями. Он страстно увлекался коллекционированием. Антикварные вещи бесконечно радовали его душу. Старинные изящные кружева и веера, пережившие века ювелирные украшения… ничто грубое или современное, разумеется, не заинтересовало бы Маркуса Хардмана.

 Внемля отчаянным призывам, мы с Пуаро прибыли в дом этого утонченного коллекционера, явно терзавшегося муками нерешительности. При данных обстоятельствах ему претила мысль о том, что нужно обратиться в полицию. Но, не сделав этого, он вынужден был бы смириться с потерей нескольких жемчужин из своей коллекции. В итоге, пойдя на компромисс, он решил призвать на помощь Пуаро.

 – Ах, месье Пуаро, мои рубины, – простонал он, – и изумрудное колье. Говорят, оно принадлежало самой Екатерине Медичи. О боже, великолепное изумрудное колье!

 – Не могли бы вы подробнее рассказать мне об их исчезновении? – мягко попросил Пуаро.

 – Я постараюсь все вспомнить. Итак, вчера во второй половине дня у меня собралось небольшое общество, приглашенное на чай… совершенно неофициальный прием, на нем присутствовали всего-то около полудюжины гостей. Как правило, я устраиваю такие чаепития два раза в сезон, и обычно они проходили вполне удачно. Немного хорошей музыки – Накора, он превосходный пианист, и Кэтрин Берд, потрясающее австралийское контральто, – в большом павильоне. Однако сначала я показал гостям мою коллекцию средневековых украшений. Я храню их в небольшом стенном сейфе. Внутри он устроен как шкафчик, полочки которого обтянуты разноцветным бархатом, чтобы оттенить красоту драгоценных камней. Потом мы осмотрели веера, расположенные в застекленном стенде на той стене. А чуть позже все вместе отправились в павильон слушать музыку. И лишь когда все гости ушли, я обнаружил, что сейф вскрыт и опустошен! Наверное, в спешке я забыл запереть дверцу, и кто-то воспользовался моей оплошностью. Мои рубины, месье Пуаро, и изумрудное колье – в них вся моя жизнь! Чего бы я только не дал, чтобы вернуть их! Но учтите, что огласка просто недопустима! Вы ведь отлично понимаете меня, не так ли, месье Пуаро? Мои гости, мои близкие знакомые! Может разразиться ужасный скандал!

 – Кто последним уходил из этой комнаты, когда вы направились в павильон?

 – Мистер Джонстон. Возможно, вы слышали о нем? Сколотив миллионное состояние, он вернулся из Южной Африки. Буквально на днях он снял особняк ЭбботБерис-Хаус на Парк-Лейн. Насколько я помню, именно он немного задержался здесь. Но я уверен… да, да, я совершенно уверен, что он непричастен к краже!

 – Не возвращался ли кто-то из ваших гостей в эту комнату под каким-либо предлогом?

 – Я уже размышлял над этим, месье Пуаро. Трое из них возвращались сюда. Графиня Вера Россакова, мистер Бернард Паркер и леди Ранкорн.

 – Расскажите нам о них.

 – Графиня Россакова – обаятельнейшая русская дама, сторонница царского режима, она эмигрировала из России после революции. В нашу страну она приехала недавно. Графиня уже простилась со мной, и я был несколько удивлен, застав ее здесь, где она, как я понял, с интересом разглядывала стенд с веерами. И знаете, месье Пуаро, чем больше я думаю об этом, тем более подозрительным мне кажется ее интерес. Вы не согласны со мной?

 – Вы правы, крайне подозрительная ситуация. Однако расскажите нам, кто еще возвращался сюда.

 – Да, так вот, Паркер вернулся лишь для того, чтобы взять шкатулку с миниатюрами, которые мне не терпелось показать леди Ранкорн.

 – А как насчет самой леди Ранкорн?

 – Как я полагаю, вы знаете, что леди Ранкорн – уже немолодая, почтенная дама с весьма решительным характером, почти все свое время посвящает различным благотворительным комиссиям. Она возвращалась за своей сумочкой, которую забыла где-то здесь.

 – Bien, месье. В итоге мы имеем четырех возможных подозреваемых. Русская графиня, английская grande dame[1], миллионер из Южной Африки и мистер Бернард Паркер. Кстати, кто такой мистер Паркер?

 Этот вопрос явно поставил мистера Хардмана в весьма затруднительное положение.

 – Он… э-э… ну, он, знаете ли, такой молодой человек… то есть фактически просто один мой знакомый.

 – Это я уже и сам понял, – серьезно заметил Пуаро. – Чем он занимается, ваш мистер Паркер?

 – В общем, он светский молодой человек… нет, скорее он всегда оказывается в курсе всех дел и событий, если можно так выразиться.

 – Позвольте спросить, как ему удалось завоевать ваше расположение?

 – Ну… э-э… один или пару раз он выполнял для меня небольшие поручения.

 – Продолжайте, месье, – сказал Пуаро.

 Хардман жалобно взглянул на него. Было очевидно, что продолжать ему как раз хотелось меньше всего. Но Пуаро хранил неумолимое молчание, и тому пришлось сдаться.

 – Видите ли, месье Пуаро… всем известно, что я интересуюсь антикварными вещами. Иногда у людей имеются фамильные драгоценности, которые они… извольте заметить, никогда не решились бы открыто продать на аукционе или с помощью перекупщика. Но именно частные торговые сделки представляют для меня особый интерес. Паркер выясняет детали подобных деловых договоров, он поддерживает связь между обеими сторонами, и таким образом мы можем избежать малейших недоразумений. Он советует мне обратить внимание на те или иные антикварные вещицы. Вот, к примеру, графиня Россакова привезла с собой из России несколько фамильных драгоценностей. Она изъявила горячее желание продать их. И Бернард Паркер намерен организовать для меня эту сделку.

 – Ясно, – задумчиво произнес Пуаро. – И вы полностью доверяете ему?

 – У меня не было повода усомниться в его честности.

 – А кто из этих четверых людей, мистер Хардман, лично у вас вызывает подозрение?

 – О-о, месье Пуаро, вот так вопрос! Как я уже говорил вам, все они – мои знакомые. Никто из них не вызывает у меня подозрений… и в то же время я подозреваю всех.

 – Нет, так не пойдет. Кто-то из этой четверки явно вызывает у вас подозрения. Мне думается, что можно оставить в покое графиню Россакову и мистера Паркера. А вот что вы скажете о леди Ранкорн или мистере Джонстоне?

 – Право же, месье Пуаро, вы загнали меня в угол. Больше всего мне не хочется поднимать шум. Леди Ранкорн принадлежит к одному из древнейших родов Англии, но, по правде говоря… да, к большому несчастью, это правда, что ее тетушка, леди Каролина, страдает от одного прискорбного недуга. Все ее друзья давно поняли это, и ее служанка при первой же возможности возвращает хозяевам их чайные ложки или любые другие подобные поступления. Вы понимаете, в каком я оказался затруднительном положении!

 – Значит, тетушка леди Ранкорн страдает клептоманией? Очень интересно. Если не возражаете, я хотел бы осмотреть ваш сейф.

 Мистер Хардман, разумеется, не возражал, и Пуаро, открыв дверцу сейфа, исследовал его внутри. На нас таращились обшитые бархатом полочки, словно пустые глазницы, изумленные своей пустотой.

 – Даже сейчас этот сейф как-то плохо закрывается, – пробормотал Пуаро, прикрывая и вновь распахивая дверцу. – Хотел бы я знать – почему? А что тут у нас такое? Смотрите-ка, за петлю зацепилась перчатка. Мужская перчатка.

 Он протянул ее мистеру Хардману.

 – У меня нет таких перчаток, – заявил последний.

 – Ага! Здесь есть кое-что еще! – Быстро наклонившись, Пуаро взял со дна сейфа какую-то вещицу. Это был плоский портсигар, отделанный черным муаром.

 – Мой портсигар! – воскликнул мистер Хардман.

 – Ваш? Нет, месье, наверняка нет. На нем ведь не ваши инициалы.

 Пуаро показал на сплетенную из двух букв монограмму, выгравированную на платиновой крышке. Хардман взял портсигар в руки.

 – Вы правы, – заявил он, – он очень похож на мой, но инициалы чужие. Две буквы – «В» и «Р». О боже! Паркер!

 – Похоже на то, – сказал Пуаро. – Довольно небрежный молодой человек… особенно если и перчатка также его. Можно сказать, что мы имеем двойную улику, не так ли?

 – Надо же, Бернард Паркер! – тихо повторил Хардман. – Какое облегчение! Итак, месье Пуаро, я поручаю вам это дело и надеюсь, вы вернете мне драгоценности. Можете подключить полицию, если сочтете нужным… то есть когда вы окончательно убедитесь, что в краже виноват именно он.

 – Заметьте, мой друг, – сказал Пуаро мне, когда мы вместе вышли из дома Хардмана, – наш мистер Хардман считает, что законы писаны для простых людей, а титулованные особы живут по неписаным законам. Но поскольку мне лично пока не пожаловали дворянство, я, пожалуй, встану на сторону простых смертных. Я сочувствую этому молодому человеку. А в общем, история-то довольно странная, не правда ли? Хардман подозревал леди Ранкорн, я подозревал графиню и Джонстона, а между тем подозреваемым оказался наш незаметный мистер Паркер.

 – А почему вы подозревали тех двоих?

 – Parbleu![2] Вы же понимаете, как просто стать русским эмигрантом или южноафриканским миллионером. Любая женщина может назвать себя русской графиней, и любой мужчина может арендовать дом на Парк-Лейн и назвать себя южноафриканским миллионером. Кто решится опровергнуть их слова? Однако, я вижу, мы проходим по Бери-стрит. Здесь живет наш беспечный молодой друг. Давайте же, как говорится, будем ковать железо, пока горячо.

 Мистер Бернард Паркер оказался дома. Облаченный в экзотический халат пурпурно-оранжевой гаммы, он вальяжно раскинулся среди диванных подушек. Редкий человек вызывал у меня более сильную неприязнь, чем этот странный молодой субъект – с бледным женоподобным лицом и томно-шепелявым лепетом.

 – Добрый день, месье, – оживленным тоном произнес Пуаро. – Я пришел к вам от мистера Хардмана. Во время вчерашнего приема кто-то украл все его драгоценности. Позвольте мне спросить вас, месье, это ваша перчатка?

 Умственные процессы мистера Паркера, видимо, протекали не слишком быстро. Он рассеянно уставился на перчатку, словно ему было не под силу прийти к какому-то заключению.

 – Где вы нашли ее? – наконец-то спросил он.

 – Так это ваша перчатка, месье?

 Мистер Паркер, очевидно, принял решение.

 – Нет, не моя, – заявил он.

 – А этот портсигар – он ваш?

 – Точно не мой. Мой – серебряный – всегда при мне.

 – Отлично, месье. Я собираюсь передать это дело в руки полиции.

 – Да что вы! – воскликнул он с легкой озабоченностью. – На вашем месте я не стал бы этого делать. Чертовски несимпатичные люди эти полицейские. Повремените пока. Я зайду повидать старину Хардмана. Послушайте же… о, подождите минутку…

 Но Пуаро решительно дал сигнал к отступлению.

 – Теперь у него будет о чем поразмышлять, не так ли? – посмеиваясь, заметил он. – Подождем до завтра и посмотрим, как развернутся события.

 Но судьба распорядилась иначе, и еще сегодня дело Хардмана снова напомнило нам о себе. Без малейшего предупреждения дверь вдруг распахнулась, и ураган в человеческом обличье ворвался в комнату, нарушив наше уединение и принеся с собой вихревое кружение соболей (погода была настолько холодной, насколько это вообще возможно июньским днем в Англии), увенчанное шляпой с воинственно вздыбленными эгретками. Графиня Вера Россакова оказалась несколько вызывающей особой.

 – Так это вы месье Пуаро? Что же, позвольте спросить, вы наделали? С чего вам пришло в голову обвинять этого бедного мальчика! Кошмар! Это просто возмутительно! Я знаю его. Он – наивный юнец, сущий младенец… он никогда не решился бы на кражу. Он поступил так из-за меня. Могу ли я спокойно стоять в стороне и смотреть, как его терзают и мучают?

 – Скажите мне, мадам, это его портсигар? – Пуаро протянул ей черную муаровую коробочку.

 Графиня помедлила немного, рассматривая ее.

 – Да, его. Я хорошо знаю эту вещицу. Ну и что особенного? Вы нашли ее в той антикварной комнате? Мы все там были; я полагаю, тогда-то он и обронил его. Ох уж мне эти полицейские, вы даже хуже китайских хунвэйбинов…

 – Может быть, вы узнаете также его перчатку?

 – Как я могу узнать ее? Все перчатки похожи друг на друга. Не пытайтесь остановить меня… вы должны снять с него все обвинения. Его репутация должна быть восстановлена. Вы должны сделать это. Я продам мои драгоценности и хорошо заплачу вам.

 – Мадам…

 – Договорились, да? Нет, нет, не спорьте. Бедный мальчик! Он пришел ко мне со слезами на глазах. «Я спасу вас, – уверила его я. – Я пойду к этому человеку… этому людоеду, этому чудовищу! Предоставь это Вере». Итак, все решено, я ухожу.

 Ее уход был столь же бесцеремонным, как и появление, – она стремительно покинула комнату, оставив за собой неотразимый и подавляющий аромат некоей экзотической природы.

 – Какая женщина! – воскликнул я. – И какие меха!

 – О да, они настоящие. Может ли некая самозваная графиня иметь натуральные меха? Я просто шучу, Гастингс… Нет, по моим представлениям, она – настоящая русская. Ну-ну, значит, молодой господин Бернард побежал жаловаться ей.

 – У нас есть его портсигар. И я не удивлюсь, если окажется, что перчатка также…

 Улыбаясь, Пуаро вытащил из кармана вторую перчатку и положил ее рядом с первой. Они, несомненно, представляли собой пару.

 – Пуаро, где вы раздобыли вторую перчатку?

 – Она лежала вместе с тростью на столе в прихожей у нашего знакомого с Бери-стрит. Поистине на редкость беспечный человек этот месье Паркер. Да, да, mon ami, мы близки к разгадке. Чисто для проформы я собираюсь заглянуть на Парк-Лейн.

 Нет нужды добавлять, что я сопровождал моего друга. Джонстона не оказалось дома, но нас встретил его личный секретарь. Выяснилось, что Джонстон совсем недавно приехал из Южной Африки. Прежде ему не доводилось бывать в Англии.

 – Он ведь интересуется драгоценными камнями, не так ли? – наудачу спросил Пуаро.

 – Точнее сказать, драгоценными металлами или золотыми приисками, – рассмеявшись, заметил секретарь.

 После этого разговора вид у Пуаро был весьма задумчивым. Позже, вечером, к моему крайнему изумлению, я обнаружил, что он усердно штудирует русскую грамматику.

 – Боже мой, Пуаро! – воскликнул я. – Неужели вы решили изучить русский, чтобы общаться с графиней на ее родном языке?

 – Да уж, мой друг, она наверняка предпочла бы не слышать мой английский!

 – Однако не стоит расстраиваться, Пуаро, все родовитые русские неизменно отлично говорят по-французски.

 – Гастингс, да вы просто кладезь знаний! Все, я прекращаю ломать голову над сложностями русского алфавита.

 Он демонстративным жестом отбросил книгу. И все же его ответ не вполне удовлетворил меня. В глазах его горел огонек, который я очень хорошо знал. Он являлся неизменным признаком того, что Пуаро был чрезвычайно доволен собой.

 – Возможно, – рассудительно заметил я, – вы сомневаетесь в ее русском происхождении. Уж не хотите ли вы испытать ее?

 – Ах нет, нет, с ее происхождением все в порядке.

 – Ну тогда…

 – Если вы действительно желаете разобраться в этом деле, Гастингс, то в качестве бесценной помощи я рекомендую вам этот учебник «Начальный курс русского языка».

 Он рассмеялся и не сказал больше ни слова. Я подобрал с пола отброшенную книжицу и с любопытством перелистал, но так и не смог понять, в чем смысл замечаний Пуаро.

 Следующее утро не принесло нам никаких новостей, однако это, казалось, совершенно не беспокоило моего друга. За завтраком он объявил о своем намерении с утра пораньше навестить мистера Хардмана. Мы застали дома этого пожилого светского мотылька, и сегодня вид у него был немного спокойнее, чем вчера.

 – Итак, месье Пуаро, есть ли новости? – требовательно спросил он.

 Пуаро протянул ему листочек бумаги.

 – Месье, здесь написано имя персоны, взявшей ваши драгоценности. Должен ли я передать дело в руки полиции? Или вы предпочтете, чтобы я просто вернул вам драгоценности, не сообщая властям об этом инциденте?

 Мистер Хардман долго разглядывал записку. Наконец он обрел дар речи.

 – Право, удивительно. Бесконечно предпочтительнее было бы не поднимать шума по этому поводу. Я даю вам карт-бланш, месье Пуаро. Уверен, вы будете благоразумны.

 Покинув дом Хардмана, мы остановили такси, и Пуаро приказал водителю отвезти нас в Карлтон. Там он выяснил, где живет графиня Россакова. И через пару минут нас уже проводили в апартаменты этой дамы. Она встретила нас с протянутыми руками, облаченная в потрясающий пеньюар какой-то дикой расцветки.

 – Месье Пуаро! – воскликнула она. – Как ваши успехи? Вам удалось оправдать этого бедного юношу?

 – Вашему другу, мистеру Паркеру, madame la comtesse, не грозит никакой арест.

 – Ах, какой же вы умный и славный человек! Превосходно! И как все быстро разрешилось.

 – Однако я обещал мистеру Хардману, что драгоценности будут у него сегодня же.

 – Правда?

 – Поэтому, мадам, я был бы вам крайне признателен, если бы вы вручили их мне незамедлительно. Сожалею, что приходится торопить вас, но меня ждет такси… на тот случай, если у меня возникнет необходимость поехать в Скотленд-Ярд; знаете ли, мы, бельгийцы, приучены к бережливости.

 Графиня прикурила сигарету. Несколько мгновений она сидела совершенно неподвижно, выпуская кольца дыма и неотрывно глядя на Пуаро. Затем расхохоталась и встала. Подойдя к комоду, она выдвинула ящик, достала оттуда черную шелковую сумочку и небрежно бросила ее Пуаро.

 – Мы, русские, напротив, приучены к расточительности, – непринужденно сказала она. – Но, к сожалению, для удовлетворения таких привычек надо иметь деньги. Вам нет нужды заглядывать в сумочку. Все на месте.

 Пуаро поднялся с кресла.

 – Я очень рад, мадам, что вы оказались столь остроумны и исполнительны.

 – Ах! Что же еще мне оставалось, ведь вас дожидается такси.

 – Вы очень любезны, мадам. Надолго ли вы намерены задержаться в Лондоне?

 – К сожалению, нет… благодаря вам.

 – Примите мои извинения.

 – Возможно, мы с вами еще где-нибудь встретимся.

 – Я надеюсь, что да.

 – А я… что нет! – со смехом подхватила графиня. – Примите это как искренний комплимент… В этом мире очень мало людей, которых я опасаюсь. Прощайте, месье Пуаро.

 – Прощайте, madame la comtesse. Ax… извините мою забывчивость! Позвольте мне вернуть вам ваш портсигар.

 И он с поклоном вручил ей ту отделанную черным муаром вещицу, что мы обнаружили в сейфе. Она взяла ее не моргнув глазом – лишь слегка приподняла бровь и тихо сказала:

 – Все ясно.

 – Какая женщина! – восторженно воскликнул Пуаро, когда мы спускались по лестнице. – Mon Dieu, quelle femme![3] Никаких дискуссий… возражений, никакого блефа! Один быстрый взгляд, и она безошибочно оценила всю ситуацию. Я скажу вам, Гастингс, что женщина, которая может вот так – с беспечной улыбкой – принять поражение, далеко пойдет! Она весьма опасна, у нее стальные нервы; она… – Ему не удалось закончить фразу, поскольку он чуть не упал.

 – Было бы также неплохо, если бы вы смотрели под ноги и постарались слегка умерить ваши эмоции, – заметил я. – Когда вы впервые заподозрили графиню?

 – Как только к перчатке добавился портсигар, mon ami… двойная улика, как говорится… вот что сразу же обеспокоило меня. Бернард Паркер мог обронить либо одну, либо другую вещицу… но вряд ли обе. Нет, нет, это была бы невероятная беспечность или рассеянность! И даже если бы кто-то другой подложил их туда, чтобы подставить его, то все равно было бы достаточно одной улики – портсигара или перчатки, – но опять-таки не двух. Поэтому я неизбежно пришел к заключению, что одна из этих вещей не принадлежит Паркеру. Сначала я предположил, что ему принадлежит портсигар, а не перчатка. Но, обнаружив у него дома парную перчатку, понял, что ошибся. Чьим же тогда мог быть портсигар? Очевидно, что он не мог принадлежать леди Ранкорн. У нее другие инициалы. Мистеру Джонстону? Только если бы он скрывался под вымышленной фамилией. После разговора с его секретарем мне сразу стало понятно, что тут все предельно честно. Прошлое мистера Джонстона не скрывало никаких тайн. Значит, оставалась графиня. Предполагалось, что она привезла драгоценности из России; ей достаточно было вынуть камни из оправы, и я крайне сомневаюсь, что тогда кто-то вообще смог бы определить их происхождение. На приеме она просто берет в холле перчатку Паркера и подбрасывает в сейф – что может быть проще? Однако, bien sûr, она не преминула подбросить туда и свой собственный портсигар.

 – Но если это ее портсигар, то почему на нем буквы «В» и «Р»? Ведь у графини другие инициалы.

 Пуаро с легкой усмешкой взглянул на меня:

 – Вы правы, mon ami. Но русские буквы «В» и «Р» соответствуют латинским «V» и «R».

 – Но не могли же вы рассчитывать, что я догадаюсь об этом. Я ведь не знаю русского.

 – Как, впрочем, и я, Гастингс. Вот почему я приобрел ту маленькую книжицу… и обратил на нее ваше внимание.

 Он вздохнул.

 – Потрясающая женщина. У меня такое чувство, мой друг… весьма определенное чувство… что я еще встречу ее. Где только, хотел бы я знать?