Трагедия в трёх актах

 Миссис Беббингтон переселилась в небольшой коттедж недалеко от гавани. Она не строила пока планов на будущее, ожидая, что месяцев через шесть вернется из Японии ее сестра. По счастью, ей подвернулся этот коттедж, и она на полгода его сняла. Потрясенная внезапной невосполнимой утратой, она не смогла сразу покинуть Лумаут, где они с мужем прожили почти семнадцать лет. Семнадцать спокойных и, можно было бы сказать, счастливых лет, если бы не скорбь по погибшему сыну Робину. Остальных сыновей судьба раскидала по всему свету: Эдвард жил на Цейлоне, Ллойд — в Южной Африке, Стивен служил третьим офицером на «Анголе». От всех троих она часто получала письма, полные любви, но ни у кого из них не могла бы обрести домашний очаг и некому было скрасить ее одиночество.

 Нет, она не позволяла себе унывать. Она трудилась в церковном приходе — новый викарий не был женат — и много времени проводила в своем крохотном палисаднике. Жизни без цветов она себе не мыслила.

 Однажды на закате дня, когда она рыхлила землю на клумбе, вдруг лязгнул засов на калитке, и она увидела сэра Чарлза Картрайта и Мими Литтон Гор.

 Появлению Мими Маргарет не удивилась. Она знала, что Литтон Горы вот-вот должны вернуться. Но увидеть сэра Чарлза она не ожидала. Ходили слухи, что он навсегда покинул Лумаут. В газетах писали, что он живет во Франции, на юге. На воротах виллы «Вороново гнездо» висела дощечка с надписью «Продается». Никто не предполагал, что сэр Чарлз может вернуться. А он вернулся.

 Тряхнув головой, миссис Беббингтон откинула с разгоряченного лба непослушную прядь и смущенно посмотрела на свои перепачканные землей руки.

 — Не могу вам подать руки, — сказала она. — Надо бы, конечно, работать в перчатках. Вообще-то я их иногда надеваю, но потом все равно снимаю. Гораздо удобнее полоть голыми руками.

 Она пригласила гостей в дом. Маленькая уютная гостиная была обита ситцем. На стенах висели фотографии, и повсюду стояли вазы с хризантемами.

 — Какая приятная неожиданность, сэр Чарлз. Я думала, вы навсегда уехали из Лумаута.

 — Я и сам так думал, — признался он. — Но порой, миссис Беббингтон, судьба играет нами.

 Миссис Беббингтон не нашлась, что ответить. Она обратилась было к Мими, но девушка ее опередила:

 — Понимаете, миссис Беббингтон, мы пришли к вам не просто так. Мы с сэром Чарлзом должны сообщить вам нечто важное. Только я.., мне так не хочется вас огорчать.

 Миссис Беббингтон перевела взгляд на сэра Чарлза. Лицо у нее сразу стало белым, черты исказила страдальческая гримаса.

 — Прежде всего, — поспешно заговорил сэр Чарлз, — я хотел бы знать, получили ли вы уведомление из Министерства внутренних дел?

 Миссис Беббингтон опустила голову.

 — Я понимаю… Но, возможно, это несколько облегчит нашу задачу.

 — Вы пришли из-за этого распоряжения об.., об эксгумации?

 — Да. Это.., боюсь, это будет для вас тяжким испытанием.

 Прозвучавшее в его голосе сочувствие тронуло миссис Беббингтон.

 — Да нет, я не против, вы не думайте. Действительно, иным людям сама мысль об эксгумации кажется отвратительной… Я не принадлежу к их числу. Разве бренное тело так уж много значит. Душа моего дорогого мужа не здесь… Она на небесах… Там ее ничто не потревожит. Нет, не в этом дело. Меня гнетет другое — неужели Стивен умер не своей смертью? Это немыслимо.., совершенно немыслимо.

 — Боюсь, вы заблуждаетесь. Мне.., нам.., поначалу тоже казалось, что это немыслимо.

 — Поначалу? Что значит поначалу, сэр Чарлз?

 — Видите ли, я в тот же вечер, когда ваш муж скончался, заподозрил недоброе. Но, как и вам, эта мысль показалась мне чудовищной, и я от нее отказался.

 — Я тоже заподозрила недоброе, — сказала Мими.

 — И вы тоже? — воскликнула пораженная миссис Беббингтон. — И вы подумали, что кто-то мог убить Стивена?

 Миссис Беббингтон была так потрясена, что ни Мими, ни сэр Чарлз не нашлись, что ей на это сказать.

 — Вы, должно быть, знаете, что я уехал за границу, во Францию. Там из газет я узнал о смерти моего друга Бартоломью Стренджа. Он скончался почти при тех же обстоятельствах. Потом я получил письмо от мисс Литтон Гор.

 Мими кивнула.

 — Понимаете, я там была, стояла рядом с сэром Бартоломью, все случилось.., совершенно так же. Он отпил немного портвейна, поморщился и.., и.., ну, в общем, то же самое… Через две-три минуты скончался.

 Миссис Беббингтон покачала головой.

 — Не понимаю. Стивен… Сэр Бартоломью.., превосходный доктор, замечательный человек! Кто мог желать им зла? Все-таки тут какое-то недоразумение.

 — Видите ли, уже установлено, что сэра Бартоломью отравили, — сказал сэр Чарлз.

 — Должно быть, это дело рук какого-то маньяка.

 — Миссис Беббингтон, — продолжал сэр Чарлз, — я хочу добраться до сути. Узнать правду. И чувствую, что времени терять нельзя. Как только преступник узнает об эксгумации, он насторожится. Допустим, нам известен результат вскрытия. Предположим, мистер Беббингтон тоже скончался от отравления никотином. Знали ли вы с мистером Беббингтоном что-нибудь об использовании чистого никотина?

 — Я всегда опрыскиваю розы раствором никотина. Мне и в голову не приходило, что он ядовит.

 — Еще как ядовит, я как раз вчера об этом читал. Вероятно, в обоих случаях использовался чистый алкалоид. Вообще говоря, к никотину как к яду прибегают крайне редко.

 — Чего не знаю, того не знаю, — сказала миссис Беббингтон. — Правда, мне всегда казалось, что заядлые курильщики сами себя отравляют никотином.

 — Мистер Беббингтон курил?

 — Да.

 — Миссис Беббингтон, вас потрясла мысль о том, что кто-то мог желать смерти вашего мужа. Значит ли это, что у него не было врагов?

 — Уверена в этом. Его все так любили.., за его мягкость, за доброту. Он ведь был такой покладистый, но, правда, порой люди пытались на него давить… — Она печально улыбнулась. — Он был далеко не молод и не принимал разных новшеств, но все его любили. Его нельзя было не любить, сэр Чарлз.

 — Кажется, он оставил вам не слишком много денег?

 — Да. Почти ничего. Он не умел копить деньги. Слишком много раздавал. Я его за это даже ругала.

 — Мог ли он получить наследство? Скажем, какую-нибудь собственность, имение?

 — О нет. У Стивена было мало родственников. Сестра его замужем за пастором, они живут в Нортумберленде, едва сводят концы с концами, а все дяди и тети у него умерли.

 — Стало быть, с его смертью никто ничего не выигрывает?

 — Конечно.

 — Врагов у него, говорите, не было. А в молодости?

 — Едва ли, — с сомнением проговорила миссис Беббингтон. — Он всегда был такой уступчивый, со всеми ладил.

 — Не хотелось бы впадать в мелодраматизм. — Сэр Чарлз смущенно покашлял. — Но.., э-э.., когда вы с ним обручились, не было ли у вас какого-нибудь незадачливого поклонника?

 Взгляд миссис Беббингтон сразу потеплел.

 — Стивен служил помощником у моего отца. Он был первый молодой человек, с которым я познакомилась, когда, окончив школу, вернулась домой. Мы полюбили друг друга. Потом четыре года были обручены. Когда Стивен получил свой приход в Кенте, мы смогли пожениться. Как видите, совсем простая история. Простая и счастливая.

 Сэр Чарлз склонил голову. Скромное достоинство, с каким держалась миссис Беббингтон, было очень трогательно.

 Мими воспользовалась паузой, чтобы, в свою очередь, задать миссис Беббингтон несколько вопросов.

 — Как вы думаете, ваш муж встречался прежде с кем-либо из гостей сэра Чарлза?

 Этот вопрос, казалось, поставил миссис Беббингтон в тупик.

 — Ну конечно, ведь там были вы, и ваша матушка, и Оливер Мендерс…

 — Понятно. А с прочими?

 — Лет пять назад, когда были в Лондоне, мы видели пьесу с Анджелой Сатклифф. Мы знали, что она будет у сэра Чарлза, и с волнением ждали этой встречи.

 — Значит, раньше вы никогда с ней не встречались?

 — Нет. У нас вообще не было знакомых среди актеров, пока сэр Чарлз не поселился по соседству с нами. Для нас это было большое событие. Сэр Чарлз, наверное, не догадывался, как мы обрадовались. Его приезд внес романтику в наши будни.

 — А с Дейкерсами вы прежде не встречались?

 — Это тот низенький человечек и дама в роскошном платье?

 — Да.

 — Нет, никогда не приходилось видеть ни их, ни той дамы, что пишет пьесы. Бедняжка, она какая-то немножко странная, мне кажется.

 — Вы твердо уверены, что прежде ни с кем из них не встречались?

 — Совершенно уверена. И о Стивене могу сказать то же самое. Понимаете, мы с ним всюду бывали вместе.

 — А мистер Беббингтон вам ничего-ничего не говорил о тех людях, которые ожидались у сэра Чарлза? — не сдавалась Мими. — Может быть, он что-нибудь сказал, когда их увидел.

 — Нет, ничего. Просто надеялся, что вечер будет интересный. А когда пришли.., тут он не успел… — По лицу у нее прошла судорога.

 — Простите, что вынуждены причинять вам такие страдания, — торопливо заговорил сэр Чарлз. — Видите ли, мы уверены, что тут что-то неладно. Только бы нам удалось докопаться. Какое жестокое и бессмысленное убийство! Должна же быть хоть какая-то причина.

 — Я понимаю, — сказала миссис Беббингтон. — Если это действительно убийство.., то должна быть и причина. Но не знаю, не могу себе представить, что это за причина…

 Наступило молчание, которое нарушил сэр Чарлз:

 — Миссис Беббингтон, не могли бы вы нам вкратце рассказать, где и когда служил ваш муж?

 У миссис Беббингтон была хорошая память на даты. Вот что записал за нею сэр Чарлз:

 «Стивен Беббингтон родился в 1868 году в Айлингтоне, графство Девоншир. Окончил колледж св. Павла и Оксфорд. Посвящен в дьяконы, в 1891 году назначен в церковный приход в Хокстоне. В 1892 году рукоположен в сан священника. С 1894 по 1899 год занимал должность помощника викария у преподобного Вернона Лорримера в Эслингтоне, графство Суррей. В 1899 году сочетался браком с Маргарет Лорример и получил приход в Джиллинге, графство Кент. В 1916 году переведен в приход Сент-Петроч в Лумауте».

 — Ну что ж, нам есть с чего начать, — сказал сэр Чарлз. — По-моему, для нас может представлять интерес период, когда мистер Беббингтон служил викарием в приходе Сент-Мэри, в Джиллинге. То, что было раньше, едва ли может иметь отношение к тем, кто был у меня в тот вечер.

 Миссис Беббингтон вздрогнула.

 — Неужели вы правда думаете, что.., кто-то из них?

 — Право, не знаю, — сказал сэр Чарлз. — Бартоломью что-то видел или о чем-то догадывался, и вот он умирает при таких же обстоятельствах, причем у него в доме присутствуют пятеро…

 — Семеро, — вставила Мими.

 — …из моих гостей. Значит, преступник — кто-то из них.

 — Но почему? — воскликнула миссис Беббингтон. — Почему кому-то из них понадобилось убивать Стивена?

 — Именно это нам и предстоит узнать, — сказал сэр Чарлз.

 Мистер Саттертуэйт вернулся в «Вороново гнездо» вместе с сэром Чарлзом. Пока сэр Чарлз и Мими навещали миссис Беббингтон, мистер Саттертуэйт пил чай с леди Мэри.

 Леди Мэри благоволила к мистеру Саттертуэйту. При всей своей мягкости она решительно делила людей на тех, кто ей симпатичен, а кто — нет.

 Мистер Саттертуэйт прихлебывал китайский чай из чашки дрезденского фарфора, с удовольствием поедал крошечные сандвичи и вел приятную беседу. В прошлый раз они выяснили, что у них с леди Мэри много общих друзей и знакомых. С этого они и начали разговор, который постепенно становился все более откровенным.

 Мистер Саттертуэйт с его викторианской воспитанностью умел сочувственно выслушивать собеседника, не докучая ему своими заботами.

 В прошлый раз леди Мэри даже сочла уместным поведать ему о том, как ее тревожит будущее дочери. Вот и сейчас она разговаривала с ним как со старинным другом.

 — Мими такая упрямая и своевольная, — вздохнула леди Мэри. — Уж если заберет себе что-то в голову, то с ней сладу нет. Видите ли, мистер Саттертуэйт, я не могу одобрить то, что она вмешивается в эту трагическую историю. На мой взгляд, юной леди не пристало заниматься таким делом, хотя Мими, безусловно, посмеялась бы над моими суждениями.

 Она слегка порозовела. Ее карие глаза глядели на мистера Саттертуэйта по-детски простодушно и беспомощно.

 — Я вас понимаю, — сказал мистер Саттертуэйт, — и должен признаться, мне и самому это не по душе. Знаю, что во мне сильны старомодные предрассудки, но ничего не могу с собой поделать. И все же, — в его взгляде мелькнула искорка смеха, — едва ли мы с вами можем надеяться, что нынешние юные леди будут сидеть дома за пяльцами и что одна мысль о преступлении способна повергнуть их в трепет.

 — Мне неприятно даже думать об этом. Никак не ожидала, что могу попасть в подобную историю. Просто ужасно. — Она зябко повела плечами. — Бедный сэр Бартоломью.

 — Вы ведь его почти не знали? — отважился спросить мистер Саттертуэйт.

 — По-моему, я встречалась с ним всего раза два. Первый раз, где-то год назад, когда они с сэром Чарлзом приезжали сюда на выходные, второй раз — когда скончался несчастный мистер Беббингтон… Признаться, приглашение сэра Бартоломью меня удивило. Но я его приняла, подумала, что Мими будет рада. У нее, бедняжки, мало удовольствий в жизни. К тому же у нее тогда было подавленное состояние, она будто потеряла всякий интерес к жизни. Вот я и подумала, что ей не помешает развлечься.

 — Пожалуйста, расскажите мне об Оливере Мендерсе. Этот юноша вызывает у меня интерес.

 — Думаю, он умен… Конечно, ему трудно пришлось…

 Она покраснела и запнулась, потом в ответ на вопросительный взгляд мистера Саттертуэйта снова заговорила:

 — Понимаете, его отец и мать не состояли в браке.

 — Правда? А я и понятия не имел об этом.

 — Здесь это всем известно, иначе я никогда бы об этом не заговорила. Старая миссис Мендерс, бабушка Оливера, живет в Данбейне, у нее большой дом на Плимут-роуд. Ее муж был здешний адвокат. Сын уехал служить в Лондон и весьма преуспел. Теперь он очень богат. А дочь ее была премиленькая девушка, но ей вскружил голову один женатый ловелас. Я очень его осуждаю. Такой позор! Ну, в конце концов они куда-то уехали. Жена так и не дала ему развода. Дочь миссис Мендерс родила сына Оливера и вскоре умерла. Мальчика взял на попечение его дядя, своих детей у него не было. Вот так Оливер и рос — то у дяди в Лондоне, то у бабушки. Он всегда приезжал сюда на летние каникулы.

 Леди Мэри помолчала.

 — Мне очень его жаль. По-моему, вся его надменность напускная.

 — Неудивительно. Так часто бывает. Если человек о себе слишком высокого мнения, если он без конца похваляется, то наверняка в глубине души он чувствует свою ущербность.

 — Я этого не понимаю.

 — Вообще комплекс неполноценности — престранная вещь. Криппен^[13], например, безусловно, им страдал. В основе множества преступлений тоже лежит комплекс неполноценности. Желание самоутвердиться.

 — Право, это удивительно, — тихо сказала леди Мэри и о чем-то задумалась.

 Мистер Саттертуэйт, глядя на нее, расчувствовался. Она чрезвычайно ему нравилась — грация в каждом ее движении, покатые плечи, мягкий взгляд карих глаз. «Как мило, что она совсем не пользуется косметикой, — думал он. — Должно быть, в молодости она была необыкновенно хороша. Не броской красотой розы, нет, а скромной прелестью фиалки, стыдливо прячущей свое очарование».

 Мысли унесли его в прошлое, в далекие годы юности.

 Неожиданно для самого себя он принялся рассказывать леди Мэри о себе, о единственной любви, которую ему довелось испытать. Безответная любовь. Кого теперь этим удивишь? Грустная история, но как она дорога сердцу мистера Саттертуэйта.

 Он рассказал леди Мэри о той девушке, о том, как прекрасна она была, как они ездили в Кью^[14] любоваться колокольчиками. В тот день он решился наконец предложить ей руку и сердце. Ему казалось, что она разделяет его чувства. И вдруг, когда они стояли, восхищенно глядя на колокольчики, она поверила ему свою тайну… Так он узнал, что она любит другого. Он не открыл ей своего сердца, он стал ее преданным другом.

 Не бог весть какая потрясающая история, но прозвучала она весьма уместно среди этих выцветших ситцев и тонкого, как яичная скорлупа, фарфора.

 А потом леди Мэри поведала ему о себе, о своем замужестве, не слишком, как оказалось, счастливом.

 — Я была глупая девчонка, впрочем, девчонки все глупые, мистер Саттертуэйт. Они так самоуверенны, воображают, что им все на свете известно… Знаете, кругом только и слышишь, что про «женскую интуицию». А на мой взгляд, ее вообще не существует. Никакой интуиции, способной остеречь девушку от увлечения мужчинами известного типа, нет. Ничего-то они не понимают. Родители предупреждают их, но — увы! — они и слушать ничего не хотят. Должна признаться, что мужчина, о котором идет дурная слава, особенно привлекателен в глазах молоденьких дурочек. Они воображают, что их любовь сразу изменит его к лучшему.

 Мистер Саттертуэйт сочувственно кивнул.

 — Действительно, в юности ничего-то не знаешь и не понимаешь. А когда поймешь, то уже слишком поздно.

 Она вздохнула.

 — Я сама во всем виновата. Мои близкие не хотели, чтобы я выходила за Роналда. Он был знатного рода, но его репутация оставляла желать лучшего. Отец прямо говорил мне, что он недостойный человек. Но я ничего не желала слушать. Верила, что ради меня Роналд способен начать новую жизнь.

 Леди Мэри молчала, поглощенная воспоминаниями.

 — Роналд обладал редким обаянием. Но отец оказался совершенно прав. Я скоро в этом убедилась. Роналд разбил мне сердце, простите за столь старомодное выражение. Да, он разбил мне сердце. Я жила в постоянном страхе — что еще меня ожидает.

 — О! — произнес мистер Саттертуэйт, с живейшим вниманием слушавший леди Мэри.

 — Вам, наверное, это покажется чудовищным, мистер Саттертуэйт, но, когда он заболел воспалением легких и скончался, я испытала облегчение… Не подумайте, что я не была к нему привязана… Нет, я его любила, но уже больше не обольщалась на его счет. И у меня уже была Мими…

 Голос у нее потеплел.

 — Такая забавная девчушка! Она и тогда была ужасно независимая…

 Леди Мэри помолчала.

 — Некоторые книги, которые я прочла в последние годы, принесли мне большое утешение. Это книги по психологии. Оказывается, сплошь и рядом человек не может совладать с собой. Что-то вроде отклонения от нормы. Тут уж никакое воспитание не поможет. В детстве Роналд крал деньги у своих школьных товарищей. Хотя в деньгах он не нуждался. Теперь я понимаю — он был не властен над собой… Таким уж он родился…

 Леди Мэри осторожно приложила к глазам крошечный носовой платок.

 — Но ведь я ничего этого не знала, — виновато сказала она. — Мне внушали, что надо различать, что хорошо, а что дурно. Но как? Ведь различить добро и зло совсем не так уж просто.

 — Человеческая душа — потемки, — участливо проговорил мистер Саттертуэйт. — Мы покуда ощупью идем к ее пониманию. Не говоря о явных маньяках, сколько еще таких людей, у которых, как бы отсутствуют тормоза. Вот вы или я, например, говорим: «Ненавижу его. Хочу, чтобы он умер». Но ведь это только слова, у нас и в помыслах нет кого-то убивать. Нравственный запрет, или тормоз, срабатывает автоматически. Но у некоторых людей подобная мысль становится навязчивой и целиком ими завладевает. Они уже ни о чем другом не думают, только бы удовлетворить свое желание, и как можно скорее.

 — Боюсь, для меня это слишком мудрено, — с улыбкой сказала леди Мэри.

 — О, пожалуйста, простите мои умствования!

 — Вы ведь хотели сказать, что нынешней молодежи не хватает сдержанности? Это и меня порой тревожит.

 — Нет-нет, я говорю совсем о другом. По-моему, лучше не слишком себя сдерживать, во всяком случае, полезнее. Вы, наверное, сейчас думаете о мисс.., э… Мими.

 — Пожалуйста, называйте ее просто Мими, — улыбнулась леди Мэри.

 — Благодарю вас.

 — Она очень импульсивна. Если увлечется чем-нибудь, ее не образумишь. Мне не нравится то, что она затеяла, я уже вам говорила. Но разве она станет меня слушать?

 Огорчение, звучавшее в голосе леди Мэри, позабавило мистера Саттертуэйта. «Если бы она знала, что горячность Мими не что иное, как разновидность все той же старой как мир игры, когда женщина старается завлечь мужчину, она бы, наверное, ужаснулась…»

 — Мими мне говорила, что мистера Беббингтона тоже отравили. Как, по-вашему, мистер Саттертуэйт, это правда? Или фантазии моей неугомонной дочери?

 — Это мы узнаем после эксгумации.

 — Стало быть, эксгумация состоится? — спросила леди Мэри с дрожью в голосе. — Бедная миссис Беббингтон, для нее это, должно быть, страшное потрясение. Ничего ужаснее и вообразить невозможно.

 — Вы ведь хорошо с ней знакомы, леди Мэри?

 — Да, конечно. Они наши.., были наши близкие друзья.

 — Вы не знаете, может быть, кто-то все-таки затаил злобу на мистера Беббингтона?

 — Да нет же, нет!

 — Он вам не говорил о чем-нибудь подобном?

 — Нет.

 — Они ведь жили дружно между собой, не так ли?

 — О, они были счастливой парой, и в детях тоже были счастливы. Денег, конечно, не хватало. Да еще вот мистер Беббингтон страдал артритом. А в остальном у них все было благополучно.

 — А Оливер Мендерс ладил с викарием?

 — Н-ну… — нерешительно протянула леди Мэри, — пожалуй, не слишком. Беббингтоны жалели Оливера, и обычно во время каникул он проводил у них много времени, играл с их мальчиками… Хотя, кажется, они не слишком его жаловали. Про Оливера не скажешь, что он всеобщий любимец. Вечно похвалялся то деньгами, то сластями, которые он якобы носит в школу, то своими столичными развлечениями. Дети такого не прощают.

 — Ну а потом, когда он вырос?

 — Потом, кажется, они виделись не слишком часто. Однажды здесь, у меня в доме, Оливер невежливо обошелся с мистером Беббингтоном. Это было года два назад.

 — Как же это случилось?

 — Оливер вел себя бестактно, нападал на христианство. Мистер Беббингтон очень спокойно и терпеливо ему возражал. Это только подливало масло в огонь. «Вы, церковники, смотрите на меня свысока — у меня, видите ли, родители не состояли в браке. Я, видите ли, дитя греха. А мне.., я восхищаюсь теми, кто не боится быть грешным, кому безразлично, что думают всякие там ханжи, лицемеры и попы», — кричал Оливер. Мистер Беббингтон молчал. Но Оливер уже не мог остановиться: «Что, нечего сказать, да? Кто поверг весь мир в хаос? Церковь с ее предрассудками! Взять бы да снести все церкви с лица земли!» Тогда мистер Беббингтон говорит с улыбкой: «И священников тоже, не так ли?» Оливер понял, что над ним смеются, и совсем разошелся: «Ненавижу все, на чем стоит ваша церковь! Ненавижу ваше самодовольство, вашу самоуверенность, ваше лицемерие! К черту всю эту ханжескую братию!» Мистер Беббингтон снова улыбнулся — у него была чудесная улыбка — и говорит: «Дорогой мой друг, ну, снесете вы все церкви и храмы, но Бог-то останется».

 — Ну и что же Мендерс?

 — Сначала как будто немного растерялся, но быстро оправился, напустил на себя этакий насмешливо-скучающий вид и процедил сквозь зубы: «Боюсь, ваше преподобие, я дурно воспитан, да и выражаюсь слишком вульгарно. Где уж вам с вашим викторианским воспитанием меня понять».

 — Кажется, вы не испытываете к Мендерсу большой симпатии, леди Мэри?

 — Мне его жаль, — сказала она, как бы оправдываясь.

 — Вы ведь не хотели бы, чтобы Мими вышла за него?

 — О нет!

 — А почему?

 — Потому что.., потому что он недобрый, и потому что…

 — Да?

 — Есть в нем что-то, чего я не понимаю. Что-то холодное…

 Мистер Саттертуэйт задумчиво на нее посмотрел.

 — Интересно, что сэр Бартоломью Стрендж думал о юном Мендерсе? Что о нем говорил?

 — Помнится, сказал как-то, что Мендерса стоило бы понаблюдать, что у него в лечебнице есть подобный случай. А по-моему, сказала я, Оливер совершенно здоров и крепок. Да, с мускулами у него все в порядке, сказал сэр Бартоломью, но как бы он не сорвался.

 Леди Мэри помолчала.

 — По-моему, сэр Бартоломью был очень талантливый невропатолог, — добавила она.

 — Да. Похоже, среди коллег, он пользовался непререкаемым авторитетом. Не говорил ли он с вами о смерти мистера Беббингтона?

 — Нет.

 — И никогда об этом даже не упоминал?

 — По-моему, нет.

 — Не показалось ли вам, что сэр Бартоломью что-то замышляет? Правда, наверное, вам трудно об этом судить — вы мало его знали…

 — Право, не могу сказать. Он был в очень хорошем настроении, казалось, его что-то ужасно забавляет, будто он собирается сыграть какую-то шутку… А за обедом он мне сказал, что вечером меня ждет сюрприз.

 — Так и сказал?

 По дороге домой мистер Саттертуэйт обдумывал эту новость.

 Что за неожиданный подарок готовил сэр Бартоломью своим гостям?

 Видимо, что-то забавное, раз он так веселился. А может быть, эта веселость была лишь маской, а на самом деле сэр Бартоломью спокойно и твердо шел к своей цели? Разве теперь узнаешь…

 — Скажите честно, как, по-вашему, удалось нам продвинуться? — спросил сэр Чарлз.

 Это был настоящий военный совет. Сэр Чарлз, мистер Саттертуэйт и Мими Литтон Гор сидели в гостиной, напоминающей кают-компанию. В камине пылал огонь, а за окнами завывал штормовой ветер.

 Мистер Саттертуэйт и Мими ответили одновременно.

 — Нет, — сказал мистер Саттертуэйт.

 — Да, — сказала Мими.

 Сэр Чарлз вопросительно посмотрел на них. Мистер Саттертуэйт как истый джентльмен предоставил леди право говорить первой.

 Мими немного подумала, собираясь с мыслями.

 — Мы действительно продвинулись, — сказала она наконец. — Да, продвинулись, ибо мы ничего не обнаружили. Звучит парадоксально, но это правда. Если вначале у нас было несколько предварительных версий, то теперь некоторые из них можно отбросить.

 — Поиск истины методом исключения, — заметил сэр Чарлз.

 — Вот именно.

 Мистер Саттертуэйт откашлялся. Он любил ставить точки над i.

 — Говоря языком детективных романов, отбрасываем версию убийства в корыстных целях, — сказал он. — Ведь никто не получает выгоды от смерти Стивена Беббингтона. То же самое относится и к версии убийства из мести. Не говоря уже о его врожденном добродушии и незлобивом нраве, я думаю, он не был персоной столь значительной, чтобы иметь врагов. Стало быть, остается одна из наших первоначальных версий — убийство из страха. Некто убивает Стивена Беббингтона, чтобы обеспечить себе безопасность.

 — Трудно с вами не согласиться, — сказала Мими. Мистер Саттертуэйт выслушал похвалу со скромно-самодовольным видом. Сэр Чарлз был несколько раздосадован — он не привык играть вторые роли.

 — Вопрос в том, — сказала Мими, — что нам делать дальше? Мы станем сыщиками, да? Переоденемся и будем всех выслеживать?

 — Дитя мое, — улыбнулся сэр Чарлз, — я никогда не соглашался играть бородатых стариков. И теперь не собираюсь.

 — А как же?.. — начала было Мими, но тут дверь отворилась и Тампл доложила:

 — Мистер Эркюль Пуаро.

 Мосье Пуаро, сияя улыбкой, с изысканной вежливостью поклонился онемевшим от неожиданности членам военного совета.

 — Будет ли мне позволено, — с лукавой искоркой в глазах начал он, — принять участие в этом совещании? У вас ведь тут совещание, я не ошибся?

 — Дорогой друг, мы рады вас видеть, — сказал сэр Чарлз.

 Он первым оправился от удивления и, с чувством пожимая гостю руку, подталкивал его к большому креслу.

 — Чему обязаны вашим столь неожиданным и приятным появлением?

 — Я был в Лондоне и пошел навестить моего доброго друга мистера Саттертуэйта. Мне сказали, что он отбыл в Корнуолл. Тут и слепому ясно, куда именно он отбыл. Сажусь в первый же поезд на Лумаут, и вот я здесь.

 — Понятно, — сказала Мими. — Но какова же цель вашего визита? Думаю, — продолжала она, слегка покраснев от смущения, ибо понимала, что ее вопрос звучит несколько невежливо, — вы ведь приехали не просто так.

 — Я здесь, чтобы признать свою ошибку, — отвечал Эркюль Пуаро.

 Подкупающе улыбаясь и воздевая руки с чисто французской пылкостью, он обратился к сэру Чарлзу:

 — Мосье, недавно вот на этом самом месте вы сказали, что не удовлетворены следствием по делу мистера Беббингтона. Ну, конечно, подумал я тогда, ведь он великий актер, и ему подавай драму. Признаюсь, я не верил, что безобидный старый джентльмен умер не своей смертью. Да и теперь я не понимаю, как его отравили и каковы мотивы этого убийства. Нелепость! Бессмыслица! И вот еще одна смерть, при очень схожих обстоятельствах. Тут уж не приходится говорить о совпадении. Тут надо искать связь. Итак, сэр Чарлз, я здесь, чтобы принести вам свои извинения. Я, Эркюль Пуаро, признаю свою ошибку и прошу позволить мне присоединиться к вашей компании.

 Сэр Чарлз нервно покашлял. Казалось, он немного смущен.

 — Чрезвычайно любезно с вашей стороны, мосье Пуаро. Право, не знаю. Неловко отнимать ваше время. Я…

 Он растерянно умолк, не находя слов, и обратил вопросительный взгляд к мистеру Саттертуэйту.

 — Как это великодушно, что вы… — начал мистер Саттертуэйт.

 — Нет-нет, это не великодушие. Это любопытство и уязвленное самолюбие. Я должен исправить свою ошибку. А мое время… На что мне оно? Путешествовать? Познавать мир? Да ведь люди везде одинаковы, хоть и говорят на разных языках. Конечно, если я лишний… Не подумайте, что я навязываюсь.

 — Разумеется, нет!

 — Как можно! — в один голос вскричали оба джентльмена.

 Пуаро перевел взгляд на девушку.

 — А что скажет мадемуазель?

 Мими замялась, и всем троим пришла в голову одна и та же мысль. Мими не хочет, чтобы Пуаро им помогал.

 Мистер Саттертуэйт думал, что он знает почему. Это расследование не более чем хитрый маневр, к которому прибегли сэр Чарлз и Мими Литтон Гор. Его самого они, правда, допускают, вернее, просто терпят, понимая, что его можно не брать в расчет. Другое дело — Эркюль Пуаро. Он скорее всего будет играть первую роль. А сэр Чарлз, возможно, даже вообще отступится от расследования. И тогда все планы Мими рухнут.

 Мистер Саттертуэйт видел, что девушка попала в трудное положение, и очень ей сочувствовал.

 «Мужчины обычно таких тонкостей не понимают», — думал он. Только ему, мистеру Саттертуэйту, с его обостренной, почти женской чувствительностью, доступны такие тонкости. Мими просто борется за свое счастье. Как же все-таки она ответит? Разве может она высказать то, что у нее на уме? «Уезжайте. Уезжайте, не то вы мне все испортите. Не хочу, чтобы вы здесь оставались».

 Мими Литтон Гор вежливо улыбнулась:

 — Конечно, мы будем рады, если вы нам поможете. Разве могла она ответить иначе?

 — Отлично, — сказал Пуаро. — Стало быть, мы коллеги. Eh bien^[15], может быть, вы введете меня au courant^[16]?

 Он очень внимательно слушал мистера Саттертуэйта, подробно, шаг за шагом, описавшего все, что было ими предпринято после возвращения в Англию. А мистер Саттертуэйт был превосходным рассказчиком. Он умел нарисовать общую картину, передать настроение, атмосферу. Как живо он описал Мелфорт Эбби, прислугу, начальника полиции!

 Находчивость сэра Чарлза, обнаружившего под камином неоконченное письмо, привела Пуаро в восторг.

 — Ah, mais c'est magnifique, ca!^[17] — восхищенно воскликнул он. — Какая дедукция, какая редкостная способность к воссозданию хода событий — великолепно! Если бы вы не были великим актером, сэр Чарлз, то могли бы стать великим сыщиком!

 Сэр Чарлз принял эти восторженные похвалы с приличествующим случаю скромным достоинством, так, как умел это делать только он один. Не мог же он, столько лет блистая на подмостках сцены, не выработать своей собственной манеры принимать рукоплескания зрителей!

 — Вы тоже подметили чрезвычайно существенную вещь, — сказал Пуаро, обращаясь к мистеру Саттертуэйту. — Неожиданную фамильярность в обращении сэра Бартоломью с дворецким.

 — А что вы думаете об этой самой миссис де Рашбриджер? Нельзя ли здесь за что-нибудь зацепиться? — нетерпеливо перебил его сэр Чарлз.

 — Да, это мысль. Тут возникает несколько разных возможностей, не так ли?

 Никто толком не знал, что это за возможности, но признаваться в этом, разумеется, не хотелось. Поэтому присутствующие просто выразили свое согласие.

 Затем слово взял сэр Чарлз. Он рассказал о том, как они с Мими навестили миссис Беббингтон, но, к сожалению, не узнали ничего существенного.

 — Ну вот, теперь вы знаете все, — заключил он. — Все, что нами сделано. Скажите, что вы думаете обо всем этом?

 Сэр Чарлз нетерпеливо подался вперед. Пуаро молчал. Все в ожидании смотрели на него.

 — Не могли бы вы вспомнить, мадемуазель, какие рюмки для портвейна были у сэра Бартоломью? — наконец заговорил он.

 Мими огорченно покачала головой.

 — Я могу сказать, — вмешался сэр Чарлз. Он подошел к буфету и достал несколько тяжелых хрустальных рюмок для хереса.

 — Те были немного иной формы, конечно, — более округлые, какие обычно используются для портвейна. Как-то на аукционе у старого Ламмерсфилда сэр Бартоломью купил полный набор рюмок, в том числе и эти. Мне они страшно понравились, и Толли часть их отдал мне. Хороши, правда?

 Пуаро взял рюмку, повертел ее в пальцах.

 — Да, великолепны, — сказал он. — Примерно такими я их себе и представлял.

 — То есть? — удивилась Мими.

 Пуаро ей улыбнулся.

 — Да… Смерть сэра Бартоломью объяснить довольно легко, а вот с мистером Беббингтоном — гораздо сложнее. Ах, если бы все было наоборот!

 — Что значит «наоборот»? — спросил мистер Саттертуэйт.

 — Послушайте, мой друг, — повернулся к нему Пуаро, — сэр Бартоломью — известный доктор. Может быть множество причин, чтобы желать его смерти. Часто люди поверяют доктору свои тайны, в том числе и важные. Поэтому у него в руках немалая власть. Одно слово доктора — и вся ваша жизнь рушится. Какое искушение для человека с неустойчивой психикой! А в случае внезапной смерти.., кто как не доктор может усомниться в том, что она не насильственная… О, поверьте, для убийства доктора можно найти тысячу разных причин! Вот я и говорю: «Если бы все было наоборот». Если бы сначала погиб сэр Бартоломью, а потом Стивен Беббингтон. Тогда все становится на свои места — пастора убили, потому что ему что-то стало известно, он что-то заподозрил.

 Пуаро вздохнул.

 — А на самом деле все наоборот, — продолжал он. — Ничего не поделаешь. Есть тут у меня одна мыслишка. Возможно, яд (если это был яд) предназначался для сэра Бартоломью, а мистеру Беббингтону он попал по ошибке.

 — Весьма остроумно, — сказал сэр Чарлз. Лицо у него сначала было оживилось, потом снова помрачнело. — Только мне не верится. Беббингтон вошел в гостиную за несколько минут до того, как ему стало плохо. И он ничего не успел взять в рот, кроме коктейля. А в коктейле ничего не обнаружили.

 — Вы мне об этом уже говорили, — перебил Пуаро. — Но, допустим, только теоретически, что там был яд. Мог ли он по ошибке попасть мистеру Беббингтону вместо сэра Бартоломью.

 Сэр Чарлз покачал головой.

 — Тому, кто хоть немного знал Толли, и в голову бы не пришло отравить его коктейлем.

 — Почему?

 — Толли не пил коктейли.

 — Никогда?

 — Никогда.

 Пуаро досадливо поморщился:

 — Ну и дельце. Ничего не клеится… Нелепость какая-то.

 — К тому же не понимаю, — снова заговорил сэр Чарлз, — как мог стакан «по ошибке» попасть к Беббингтону? Стаканы стояли на подносе у Тампл, она всех обносила, и каждый сам себе брал стакан.

 — В самом деле, — пробормотал Пуаро. — Ведь коктейль не игральная карта, его не навяжешь. Кто она, эта ваша Тампл? Горничная, которая сегодня меня впустила?

 — Да. Она уже года три или четыре у меня служит. Славная девушка, вполне надежная и дело свое знает. Не помню, как она ко мне попала… Впрочем, мисс Милрей, должно быть, все о ней знает.

 — Мисс Милрей — это ваша секретарша? Высокая такая, прямо гренадер?

 — Вылитый гренадер, — засмеялся сэр Чарлз.

 — Я ведь несколько раз у вас обедал, но никогда прежде ее не видел.

 — Она, как правило, с нами за стол не садится. Видите ли, в тот вечер нас оказалось тринадцать…

 Пуаро с величайшим вниманием выслушал объяснения сэра Чарлза.

 — Значит, мисс Милрей сама захотела присутствовать на обеде? — Пуаро задумчиво помолчал. — Могу я поговорить с этой вашей Тампл?

 — Разумеется, мой друг.

 Сэр Чарлз нажал на кнопку. Тампл явилась тотчас же.

 — Звонили, сэр?

 Это была высокая молодая женщина лет тридцати двух или трех. Очень видная, хотя и не сказать, чтоб хорошенькая. Из ее аккуратной прически не выбивался ни один волосок. Держалась она спокойно и уверенно.

 — Мосье Пуаро хочет задать вам несколько вопросов, — сказал ей сэр Чарлз.

 Мисс Тампл смерила Пуаро надменным взглядом.

 — Мы ведем речь о том дне, когда скончался мистер Беббингтон. Помните?

 — О да, сэр.

 — Я хочу узнать, как готовился коктейль?

 — Прошу прощения, сэр?

 — Хочу узнать насчет коктейля. Кто его смешивал? Вы?

 — Нет, сэр. Сэр Чарлз любит это делать сам. А я только принесла бутылки — вермут, джин и все прочее.

 — Где вы их открывали?

 — Вот здесь, на столе, сэр.

 Она указала на столик у стены.

 — Поднос со стаканами стоял здесь, сэр. Когда сэр Чарлз все смешал и взбил, он разлил коктейль по стаканам. А я взяла поднос и обнесла леди и джентльменов.

 — Все ли стаканы стояли на подносе?

 — Один стакан сэр Чарлз сам подал мисс Литтон Гор, сэр, — он как раз с ней разговаривал, — другой взял себе. Мистер Саттертуэйт тоже. — Взгляд мисс Тампл на мгновение остановился на нем. — Тоже подошел и взял коктейль для одной леди, кажется, мисс Уиллс.

 — Верно, — сказал мистер Саттертуэйт.

 — Остальное разнесла я, сэр. Все взяли по стакану, кроме сэра Бартоломью.

 — Не будете ли вы столь любезны, Тампл, повторить все свои действия. Вместо тех, кого нет, давайте положим подушки. Я стоял здесь, помнится, мисс Сатклифф — тут.

 С помощью мистера Саттертуэйта, отличавшегося острой наблюдательностью, они воссоздали всю сцену. Он прекрасно помнил, где именно сидел каждый из присутствующих. Тампл сделала вид, что обносит всех коктейлем. Выяснилось, что вначале она подошла к миссис Дейкерс, потом к мисс Сатклифф, Пуаро, мистеру Беббингтону, затем к леди Мэри, которая сидела рядом с мистером Саттертуэйтом.

 Мистер Саттертуэйт подтвердил, что именно так все и происходило.

 Наконец они отпустили Тампл.

 — Тьфу! — воскликнул Пуаро. — Совершенная бессмыслица! Последний, кто держал в руках коктейли, — Тампл, но она при всем желании не могла ничего сделать. Коктейль насильно не заставишь взять.

 — Обычно берешь тот стакан, что стоит ближе к тебе, — заметил сэр Чарлз.

 — Можно, конечно, было вначале подойти с подносом к жертве… Но и тут никакой уверенности. Стаканы стоят тесно, не разберешь, который ближе. Нет, конечно, убийца не стал бы так рисковать. Скажите, мистер Саттертуэйт, пастор все время держал свой стакан в руках или куда-нибудь его ставил?

 — Ставил вот на этот стол.

 — Не помните, после этого подходил ли кто-нибудь к столу?

 — Нет. Ближе всех стоял я, но, уверяю, я его не касался, хотя мог бы, и никто бы ничего не заметил.

 Несмотря на то, что мистер Саттертуэйт говорил шутливо, голос его звучал натянуто.

 — Нет-нет, я отнюдь вас не обвиняю… Quelle idee!^[18] Я просто хочу все уточнить. Анализ показал, что коктейль не содержал никаких примесей, а теперь мы к тому же убедились, что никто просто физически не мог туда что-либо подмешать. Таким образом, разными путями мы пришли к одному и тому же результату. Но мистер Беббингтон ничего больше не ел и не пил, а при отравлении чистым никотином смерть наступает очень скоро. Понимаете, что из этого следует?

 — Ничего, черт побери, — буркнул сэр Чарлз.

 — Я бы этого не сказал. Нет, не сказал бы. Напротив, это наводит меня на мысль.., чудовищную, признаться, мысль. От всей души надеюсь, что я окажусь не прав. Нет, конечно, этого не может быть. Тому свидетельством смерть сэра Бартоломью. И все же…

 Пуаро нахмурился и погрузился в глубокое молчание. Все остальные, затаив дыхание, смотрели на него. Пуаро встрепенулся:

 — Понимаете, о чем я? Миссис Беббингтон ведь не была в Мелфорт Эбби, значит, она свободна от подозрений.

 — Миссис Беббингтон! Кому придет в голову ее заподозрить!

 Пуаро добродушно улыбнулся.

 — Да! Выглядит довольно странно! А мне эта мысль сразу пришла в голову, сразу! Если бедняга отравился не коктейлем, значит, он что-то проглотил за несколько минут до того. Что именно? Таблетку? Что-то для пищеварения? Кто мог подсунуть ему яд в этом случае? Только жена. У кого мог быть такой мотив, о котором никто не подозревал? У жены.

 — Чепуха! Они были так преданы друг другу! — возмутилась Мими. — Как вам такое пришло в голову!

 Пуаро с улыбкой посмотрел на нее.

 — То, что вы говорите, весьма существенно. Но это известно вам, а не мне. Я рассматриваю голые факты, не учитывая предвзятых суждений. Позвольте заметить, мадемуазель, в моей практике мне пришлось столкнуться по меньшей мере с пятью случаями, когда преданные мужья убивали своих жен, и с двадцатью двумя случаями, когда преданные жены убивали своих мужей. Да, les femmes^[19] умеют притворяться гораздо лучше.

 — По-моему, вы страшный человек, — сказала Мими. — Уверена, Беббингтоны на это не способны. Это.., это чудовищно!

 — Чудовищно совершать убийство, мадемуазель, — сказал Пуаро с неожиданной суровостью в голосе. — Но я, принимая в расчет только факты, — продолжал он, немного смягчаясь, — согласен, что миссис Беббингтон тут ни при чем. Она же не была в Мелфорт Эбби. Как справедливо заметил сэр Чарлз, убийца должен был присутствовать и там и тут, то есть он один из тех семи, что указаны в вашем списке.

 — Так что же вы нам посоветуете? — нарушил молчание мистер Саттертуэйт.

 — Но у вас ведь, несомненно, уже есть план? — спросил Пуаро.

 Сэр Чарлз откашлялся.

 — Единственное, что нам остается, — воспользоваться методом исключения, — сказал он. — Каждого, кто фигурирует в нашем списке, будем считать виновным до тех пор, пока не будет доказана его непричастность к преступлению. Призвав на помощь всю нашу изобретательность, мы должны доказать, что подозреваемый так или иначе связан с Беббингтоном. Если мы удостоверимся, что такой связи не существует, перейдем к следующему лицу из нашего списка.

 — С точки зрения психологии весьма убедительно, — согласился Пуаро. — Каким способом вы собираетесь действовать?

 — У нас еще не было времени это обсудить. Хотелось бы услышать ваш совет, мосье Пуаро. А может быть, вы сами…

 Пуаро жестом его остановил.

 — Мой друг, не требуйте от меня каких-либо активных действий. Весь мой опыт убеждает меня, что все задачи надо решать в уме. Позвольте мне участвовать в этом деле, как говорится, в качестве наблюдателя. Продолжайте ваше расследование, тем более что сэр Чарлз направляет его весьма успешно.

 «А обо мне ни слова, — подумал мистер Саттертуэйт. — Ох уж эти актеры! Всегда и везде на первых ролях!»

 — Возможно, вам потребуется совет профессионала. Вот тут я к вашим услугам. Как вы к этому относитесь, мадемуазель? — с улыбкой обратился он к Мими.

 — С восторгом. Уверена, ваш опыт будет неоценим для нас.

 Казалось, она почувствовала некоторое облегчение.

 — Мне надо идти, не то с мамой случится удар, — сказала Мими, взглянув на часы.

 — Я вас отвезу, — предложил сэр Чарлз. Они вышли вместе.

 — Видите, рыбка-то клюнула, — сказал Эркюль Пуаро.

 Мистер Саттертуэйт встрепенулся, внезапно выведенный из задумчивого созерцания двери, за которой исчезли сэр Чарлз и Мими. Пуаро улыбался, и глаза у него озорно поблескивали.

 — Да, да, не отпирайтесь. Вы ведь нарочно подбросили мне эту наживку там, в Монте-Карло. Разве нет? Показали мне сообщение о смерти сэра Бартоломью. Надеялись, что у меня проснется профессиональный интерес и что я займусь этим делом.

 — Вы правы, — сознался мистер Саттертуэйт. — Однако я думал, что у меня ничего не вышло.

 — В том-то и дело, что вышло. Вы — тонкий психолог, мой друг. Я томился скукой. Мне нечем было заняться, как тем детям, что слонялись около нас, помните? Вы появились в самый психологически подходящий момент. Кстати, вы даже не представляете, как важно психологическое состояние преступника в критический момент… Психопатология и преступление — они идут рука об руку. Однако вернемся к нашим баранам. Это преступление ставит меня в тупик.., совершенно сбивает с толку.

 — Какое преступление, первое или второе?

 — По-моему, есть только одно преступление, а то, что вы называете первым и вторым, суть две его половины. Вторая — довольно проста.., и мотивы и способ.

 — Поверьте, тут способ столь же неочевиден, как и в первом случае, — перебил его мистер Саттертуэйт. — В вине яд не найден, а ел сэр Бартоломью то же, что и остальные.

 — Нет-нет, тут совсем иное дело. Понимаете, по-моему, никто не мог отравить именно Беббингтона. Вернее, сэр Чарлз мог бы, если бы пожелал, подсыпать яд в любой из стаканов, но как сделать так, чтобы этот стакан попал Беббингтону или другому лицу? Тампл, захоти она кого-то отравить, могла бы подсыпать что-то в последний стакан из тех, что стоял на подносе, и поднести его своей жертве. Но ведь последний стакан она поднесла не Беббингтону. Нет, убийство несчастного пастора представляется мне просто невероятным, и у меня такое чувство, что, возможно, он просто-напросто умер своей смертью… Но ничего, скоро мы это узнаем. Смерть же сэра Бартоломью — совсем другое дело. Его мог отравить любой из гостей, дворецкий, горничная. Это было совсем нетрудно.

 — Не понимаю… — начал мистер Саттертуэйт. Но Пуаро перебил его:

 — Берусь как-нибудь вам это доказать, проведя небольшой эксперимент. А теперь давайте перейдем к другому, самому важному вопросу. Надеюсь, вы понимаете, не можете не понимать, ибо у вас доброе и чуткое сердце и тонкий ум, что я не должен, как у вас говорят, перебегать дорогу.

 — Иными словами… — начал мистер Саттертуэйт, понимающе улыбаясь.

 — Иными словами, сэр Чарлз должен играть главную роль! Он к этому привык. А некая юная леди совсем не была рада тому, что я вмешался в расследование.

 — Вы, как у нас говорят, понимаете все с полуслова, мосье Пуаро.

 — Ну что вы, право, это же просто в глаза бросается! У меня очень чувствительное сердце. И мое самое большое желание — помогать влюбленным, а не препятствовать им. Мы с вами, мой друг, должны вместе трудиться на благо и во славу сэра Чарлза Картрайта, разве не так? А когда распутаем это дело…

 — Если распутаем, — мягко поправил его мистер Саттертуэйт.

 — Нет, не если, а когда! Я не проигрываю.

 — Никогда? — не удержался от вопроса въедливый мистер Саттертуэйт.

 — Были случаи, — с достоинством отвечал Пуаро, — когда ненадолго я, как бы это сказать, становился тугодумом. То есть добирался до истины не так быстро, как обычно.

 — Но в целом вы никогда не терпели неудач?

 Настойчивость мистера Саттертуэйта проистекала из чистой любознательности.

 — Eh bien, — сдался Пуаро, — Было однажды. Давно, в Бельгии. Но не будем об этом говорить…

 Мистер Саттертуэйт, удовлетворив свое любопытство, не лишенное толики злорадного чувства, поспешил переменить тему.

 — Хорошо. Вы говорили, что когда распутаете это дело…

 — Его распутает сэр Чарлз. Это весьма существенно. Я буду лишь «пятая спица в колеснице»! — Пуаро воздел руки. — Отныне и пока мы не окончим дела, всегда и везде обязуюсь хранить молчание — разве что тончайший намек сорвется с моих уст, не более того. Мне не нужны ни признание, ни слава. Я их давно завоевал.

 Мистер Саттертуэйт разглядывал его с живейшим интересом, про себя потешаясь над наивным тщеславием маленького человечка. Однако он был далек от мысли считать мосье Пуаро пустым хвастунишкой. «Нам, англичанам, — думал он, — вообще свойственно чрезвычайно скромно оценивать свои успехи, зато порой мы бываем весьма довольны собою, даже если делаем что-то плохо, а эти иностранцы более трезво судят о своих возможностях. Если француз, например, талантлив, он не видит причины замалчивать этот факт».

 — Признаться, меня очень интересует, — сказал мистер Саттертуэйт, — что вы надеетесь лично для себя извлечь из этого дела? Или это просто охотничий азарт?

 Пуаро помотал головой.

 — Нет-нет, отнюдь. Когда я, как chien de chasse^[20], беру след, меня охватывает азарт, и я уже не могу отступить. Это все так. Но есть еще нечто, более сильное. Это — как бы сказать? — страстное желание добраться до истины. В целом мире нет ничего столь волнующего, столь захватывающего и столь прекрасного, как поиски истины.

 Оба немного помолчали.

 Потом Пуаро взял лист, на который мистер Саттертуэйт старательно переписал все семь имен, и прочитал их вслух:

 — Миссис Дейкерс, капитан Дейкерс, мисс Уиллс, мисс Сатклифф, леди Мэри Литтон Гор, мисс Литтон Гор, Оливер Мендерс. Интересно, не правда ли?

 — Что тут интересного?

 — Порядок, в каком записаны имена.

 — По-моему, тут и думать не о чем. Мы записали все имена в произвольном порядке.

 — Верно. Список возглавляет миссис Дейкерс. Стало быть, вы сочли, что она более всех подходит для роли преступницы.

 — Не то чтобы более всех подходит, — возразил мистер Саттертуэйт, — вернее, меньше всех не подходит.

 — А еще вернее было бы так: вы все предпочли бы, чтобы именно она оказалась преступницей.

 Мистер Саттертуэйт открыл было рот, чтобы пылко возразить Пуаро, но, поймав насмешливый взгляд пронзительных зеленых глаз, передумал.

 — Ей-богу, кажется, вы правы, мосье Пуаро. Но это получилось бессознательно.

 — Я бы хотел кое-что спросить у вас, мистер Саттертуэйт.

 — Я к вашим услугам, — ответил с готовностью мистер Саттертуэйт.

 — Из ваших слов я понял, что миссис Беббингтон расспрашивали сэр Чарлз и мисс Литтон Гор.

 — Да.

 — Вы с ними не ходили?

 — Нет. Трое — это уж слишком.

 Пуаро улыбнулся.

 — К тому же, сдается мне, на уме у вас было нечто иное. Вы расставили сети совсем в другом месте… Итак, куда же вы направились, мистер Саттертуэйт?

 — На чай к леди Мэри Литтон Гор, — нехотя ответил мистер Саттертуэйт.

 — О чем же вы говорили?

 — Она почтила меня доверием, рассказала, сколь тягостна была ее жизнь в замужестве.

 И он вкратце передал Пуаро содержание их разговора. Пуаро сочувственно кивал.

 — Вот так в жизни и бывает — юная идеалистка выходит за негодяя и слушать никого не хочет. А о ком-нибудь еще вы говорили? Об Оливере Мендерсе, например?

 — Говорили.

 — И что новенького вы о нем узнали?

 Мистер Саттертуэйт повторил то, что услышал от леди Мэри.

 — А почему вы подумали, что у нас был о нем разговор?

 — Ведь вы для того туда и пошли. Да-да, и не уверяйте меня в обратном. Может быть, вы и надеялись, что преступление совершили миссис Дейкерс или ее муж, но вас не оставляла мысль, что это сделал Мендерс.

 Мистер Саттертуэйт хотел было возразить, но Пуаро не стал его слушать.

 — Да-да, вы по своей природе скрытны и предпочитаете свои соображения держать при себе. Я вас хорошо понимаю. Я и сам такой.

 — Да нет же, право, я его не подозревал, это просто нелепо. Я только хотел побольше о нем узнать.

 — Вот именно. Ваш выбор невольно пал на него. Меня, признаться, этот молодой, человек тоже интересует. С того самого вечера, когда мы здесь обедали. Видите ли, я понял тогда…

 — Что? — нетерпеливо перебил мистер Саттертуэйт.

 — Что здесь, по крайней мере, двое — а может быть, и больше — разыгрывают спектакль. Один из них — сэр Чарлз. — Пуаро улыбнулся. — Он выступал в роли бывалого морского волка, я не ошибаюсь? Что ж, это вполне естественно. Великий актер не перестает играть, даже если он оставил сцену. Но вот юный Мендерс — он ведь тоже играл. Играл роль скучающего, пресыщенного жизнью повесы. А ведь на самом деле он вовсе не таков, он на редкость наблюдателен и энергичен. Потому-то я и приметил его, мой друг.

 — Как вы догадались, что Мендерс занимает мои мысли?

 — По разным мелочам. Вас заинтересовала авария, в результате которой Мендерс оказался в Мелфорт Эбби. Вы не пошли с сэром Чарлзом и мисс Литтон Гор к миссис Беббингтон, Почему? Потому что сами хотели кое-что расследовать, не привлекая к себе внимания. Вы направились к леди Мэри, чтобы разузнать о ком-то. О ком? Конечно, о ком-то из местных. Об Оливере Мендерсе. Затем весьма показательно, что вы его поставили в конце списка. Кого вы меньше всего подозреваете? Разумеется, леди Мэри и мадемуазель Мими, однако в вашем списке Мендерс идет после них, потому что он — темная лошадка, и вы приберегли его для себя.

 — Боже мой! Неужто я в самом деле таков, каким вы меня представили?

 — Precisement.^[21] Вы наблюдательны, у вас острый проницательный ум. Ваши суждения — ваше личное достояние, и вы не демонстрируете их всем и каждому.

 — Думаю, что… — Мистер Саттертуэйт не успел договорить — дверь отворилась, и вошел сэр Чарлз, упругим, пружинистым шагом.

 — Брр, ну и ночка! Штормит вовсю!

 Он налил себе виски с содовой. Мистер Саттертуэйт и Пуаро от виски отказались.

 — Ну что ж, давайте наметим план действий, — сказал сэр Чарлз. — Где список, Саттертуэйт? Ах, вот он, благодарствуйте. А теперь, Пуаро, пожалуйста, сообщите нам ваше ученое мнение. Как мы поделим между собой предстоящую нам работу?

 — А что бы вы сами предложили, сэр Чарлз?

 — Мы могли бы поделить между собой всех подозреваемых, идет? Итак, первая — миссис Дейкерс. Тут, вероятно, лучше всего справится Мими. По-моему, она сгорает от желания приняться за это дело. Ей, наверное, кажется, что мужчины просто не могут быть объективны к даме, туалеты которой поражают своим великолепием и роскошью. Думаю, к миссис Дейкерс легче всего найти подход, если обратиться к ней как к модельеру. Мы с мистером Саттертуэйтом тоже готовы разыграть гамбит, если понадобится. Следующим идет капитан Дейкерс. Я знаком с его приятелями по скачкам. Думаю, у них мне удастся что-нибудь разузнать. Затем — Анджела Сатклифф.

 — Видимо, ею тоже предстоит заниматься вам, Картрайт, — сказал мистер Саттертуэйт. — Вы ведь с ней близко знакомы, не так ли?

 — Да. Именно поэтому я предпочел бы, чтобы за нее взялся кто-нибудь другой… Во-первых, — он грустно улыбнулся, — меня обвинят в том, что я недостаточно усердствую, а во-вторых.., мы с ней друзья, понимаете?

 — Parfaitement, parfaitement…^[22] В вас говорит деликатность. Это так естественно. Наш добрый друг мистер Саттертуэйт, вероятно, сможет взять на себя эту миссию.

 — Леди Мэри и Мими — они не в счет, конечно. А как с юным Мендерсом? Он ведь случайно попал на обед к Толли. И все же, мне кажется, его надо включить.

 — Мистер Саттертуэйт мог бы им заняться, — сказал Пуаро. — Но, полагаю, сэр Чарлз, вы кое-кого пропустили. В вашем списке значится еще мисс Мюриэл Уиллс.

 — Да, верно. Итак, если Саттертуэйт берет Мендерса, я могу заняться мисс Уиллс. Стало быть, договорились? Хотите что-нибудь предложить, мосье Пуаро?

 — Нет, нет, пока ничего. Буду с нетерпением ждать результатов.

 — Конечно, мы будем держать вас в курсе дел. И знаете, что мне пришло в голову? Если удастся раздобыть фотографии наших подозреваемых, можно попытаться навести о них справки в Джиллинге.

 — Блестящая мысль, — отозвался Пуаро. — И вот еще что: сэр Бартоломью не пил коктейлей, но портвейн-то он пил?

 — Да, он питал к нему слабость.

 — Странно, что он не почувствовал в нем постороннего привкуса. Чистый никотин очень едкий и неприятный на вкус.

 — Не забывайте, что, возможно, в портвейне не было никотина. Содержимое стакана подверглось химическому анализу.

 — Ах да.., как глупо, что я запамятовал. Однако его все-таки отравили именно никотином, и он не мог не почувствовать этого неприятного привкуса.

 — Не уверен, — в раздумье сказал сэр Чарлз. — Прошлой весной Толли перенес сильнейшую инфлюэнцу, и после этого обоняние и вкус у него заметно притупились.

 — Ах вот оно что. Тогда понятно. Это значительно все упрощает.

 Сэр Чарлз подошел к окну.

 — Все еще штормит… Пошлю за вашими вещами, мосье Пуаро. «Роза и корона» хороша для сумасбродных художников, а вы, я думаю, предпочтете чистую и удобную постель.

 — Благодарю. Вы чрезвычайно любезны, сэр Чарлз!

 — Пустяки. Пойду распоряжусь.

 Он вышел. Пуаро взглянул на мистера Саттертуэйта.

 — Если позволите, я бы хотел вам кое-что посоветовать.

 — Да?

 Пуаро подался к нему и тихо сказал:

 — Спросите Мендерса, зачем он подстроил аварию. Скажите, что полиция его подозревает, и посмотрите, как он себя поведет.

 Демонстрационный зал Модного дома «Амброзия Лимитед» поражал безупречным вкусом. Светлые, почти белые стены, толстые пушистые ковры приглушенных тонов, изысканно-блеклая обивка мебели. Лишь кое-где поблескивал хром, да одна из стен была расписана крупными геометрическими фигурами ярко-синего и лимонно-желтого цветов. Недаром оформлением интерьеров занимался модный молодой художник Сидней Сандфорд.

 Мими Литтон Гор сидела в ультрасовременном кресле, немного напоминающем кресло дантиста, и смотрела, как перед ней, изящно покачивая тонким станом, проплывают юные и гибкие, как змеи, манекенщицы с прекрасными, скучающими лицами.

 Мими всем своим видом старалась показать, что истратить на платье пятьдесят — шестьдесят фунтов для нее сущие пустяки.

 Миссис Дейкерс, как всегда великолепно одетая, чувствовала себя здесь как рыба в воде, что сразу отметила про себя Мими.

 — А как вам нравится эта модель? Как мило смотрятся эти бантики на плечах, вы не находите? А линия талии? Пронзительно! Пожалуй, я бы выбрала не красный, а вот этот новый, Espagnol^[23], он интереснее — цвет горчицы с примесью красного перца. А вот этот цвет, vin ordinaire?^[24] Неожиданный, правда? Совершенно пронзительный и невероятный! Хоть и немного наивный. В наше время одежда должна быть чуть-чуть забавной.

 — Страшно трудно выбрать, — сказала Мими. — Понимаете, — она доверительно понизила голос, — прежде у меня не было возможности заказывать туалеты. Мы всегда были так ужасающе бедны. Помню, как прелестно вы были одеты в тот вечер в «Вороновом гнезде», и я подумала, что, когда у меня будут деньги, я пойду к миссис Дейкерс и попрошу ее мне помочь. Ах, как восхитительны вы тогда были!

 — Дорогая моя, вы само очарование. Обожаю одевать молодых девушек. Так важно, чтобы девушка не казалась слишком уж неискушенной, понимаете?

 «Уж кого не назовешь неискушенной, так это тебя. Сразу видно, прошла и огонь, и воду, и медные трубы», — подумала неблагодарная Мими.

 — Вы такая яркая личность, — продолжала между тем миссис Дейкерс. — Вам не стоит одеваться как все. Ваши туалеты должны быть просты и пронзительны, но не броски, понимаете? Желаете заказать несколько платьев?

 — Мне хотелось бы четыре вечерних платья, парочку на каждый день, ну и один-два спортивных костюма.

 Манеры миссис Дейкерс стали еще приторнее. К счастью, она не знала, что на банковском счету Мими значится ровно пятнадцать фунтов двадцать шиллингов и что, более того, эту сумму она должна растянуть до декабря.

 Перед взором Мими вновь замелькала стайка манекенщиц. А она тем временем, пользуясь короткими паузами в потоке профессионального красноречия миссис Дейкерс, старалась навести разговор на интересующую ее тему.

 — Вероятно, с того самого вечера вы и не бывали в «Вороновом гнезде»?

 — Нет, дорогая, я просто не могла. Это было так ужасно… И потом, в Корнуолле вечно полно художников. А я их просто не выношу. Они все такие нелепые.

 — Да, вы правы, это было ужасно! — сказала Мими. — Бедный пастор Беббингтон, мы все так его любили.

 — Настоящий обломок викторианской эпохи, на мой взгляд.

 — Вы прежде никогда с ним не встречались? Нет?

 — Я? С этим милым ископаемым? Не помню.

 — Он что-то такое говорил… Правда, не о Корнуолле. Кажется, о Джиллинге.

 — Разве? — Миссис Дейкерс посмотрела на Мими отсутствующим взглядом. — Нет, нет. Марсель, мне нужны другие модели — «Petite Scandale»^[25], затем «Дженни», затем «Голубой Пату»…

 — Как ужасно, что сэр Бартоломью тоже умер! — вставила Мими.

 — Дорогая, у меня нет слов! Слишком пронзительно! Но я от этого только выиграла. Женщины — отвратительные создания, они обожают сенсации и толпами ко мне валят. Да, вот эта модель «Пату» будто специально для вас создана! Вы только взгляните на эти забавные и слегка жеманные оборочки! Благодаря им платье выглядит восхитительно! Так свежо и совсем ненавязчиво! Да, признаюсь вам, дорогая, для меня смерть бедного сэра Бартоломью обернулась благом. Некоторые, кажется, даже подумывают, уж не я ли его отправила на тот свет. Ну, а я им подыгрываю. Мои заказчицы — глупые толстые гусыни — пялят на меня глаза. Просто пронзительно! И потом, понимаете…

 Миссис Дейкерс замерла на полуслове: появилась величественная американка, очевидно, какая-то именитая и богатая заказчица.

 Пока американка отводила душу, набирая целую кипу дорогих туалетов, Мими удалось незаметно исчезнуть, предупредив помощницу миссис Дейкерс, что она еще немного подумает, прежде чем сделает окончательный выбор.

 Выйдя на Брутон-стрит, Мими посмотрела на часы. Было без двадцати час. Еще немного — и она сможет приступить к осуществлению второй части своего плана.

 Она не спеша прогулялась до Беркли-сквер и обратно. Ровно в час она остановилась у витрины и сделала вид, будто разглядывает китайские безделушки.

 В это время на Брутон-стрит торопливо вышла мисс Дорис Симе. Не дав ей дойти до Беркли-сквер, Мими ее окликнула:

 — Извините, могу я с вами поговорить? Я не отниму у вас много времени.

 Девушка с удивлением обернулась.

 — Вы ведь манекенщица из «Амброзии», да? Сегодня вы там были. Позвольте вам сказать что у вас необыкновенно прелестная фигурка.

 Дорис Симе слегка смутилась.

 — Благодарю вас, мадам, вы слишком добры, — сказала она.

 — И у вас такое милое, симпатичное лицо, — продолжала Мими, — что я отважилась просить вас об одолжении. Может быть, мы позавтракаем в «Беркли» или в «Ритце» и поговорим?

 Немного подумав, Дорис Симе согласилась: во-первых, ее мучило любопытство, а во-вторых, она любила вкусно поесть.

 Усевшись за столиком и сделав заказ, Мими приступила к делу.

 — Надеюсь, это останется между нами, — сказала она, — Видите ли, у меня задание — написать о разных женских профессиях. Не могли бы вы немного рассказать о своей?

 Дорис была немного разочарована, но тем не менее вежливо согласилась и принялась рассказывать, сколько часов в день ей приходится работать, каково жалованье, какие преимущества и недостатки…

 Мими записывала сведения в маленький блокнот.

 — Как мило, что вы мне помогли, — сказала она. — Я ужасно невежественна в этих вопросах. Все мне не новинку. Понимаете, я очень нуждаюсь в деньгах, и небольшой гонорар мне совсем не помешает. Представляете, какая дерзость — явиться в «Амброзию» и сделать вид, что могу купить там несколько платьев! По правде говоря, до самого Рождества я смогу потратить на одежду всего лишь несколько фунтов. Если бы миссис Дейкерс это знала! Она, наверное, пришла бы в бешенство.

 Дорис хихикнула.

 — Да уж наверное.

 — А неплохо я сыграла, правда? Похоже было, что у меня полно денег?

 — Вы держались просто великолепно, мисс Литтон Гор. Мадам уверена, что вы закажете кучу вещей.

 — Боюсь, бедняжка будет разочарована, — засмеялась Мими.

 Дорис снова хихикнула. Ей понравился ленч, и сама Мими — тоже. «Эта юная леди — из высшего общества, но совсем не задается», — думала она.

 Заручившись расположением мисс Симе, Мими теперь уже спокойно и смело завела разговор о ее хозяйке.

 — По-моему, миссис Дейкерс — настоящая ведьма, правда?

 — Да, мы ее терпеть не можем, это так. Но в таланте ей не откажешь, а уж деловая хватка у нее — можно позавидовать. Не то что другие знатные дамы — не успеют открыть такой же салон, как тут же прогорают: их знакомые аристократки одеваться-то одеваются у них, а денег не платят. А у нашей мадам железный характер, хотя, надо отдать ей должное, она всегда играет по правилам. Ну и, конечно, вкус у нее безошибочный.., знает, что к чему. У нее талант — для каждого найдет тот стиль, который ему больше всего подходит.

 — Наверное, кучу денег зарабатывает?

 По глазам Дорис было видно — ей есть что об этом сказать.

 — Не в моих привычках болтать лишнее или сплетничать…

 — Конечно, — сказала Мими. — Пожалуйста, продолжайте.

 — Но если хотите знать мое мнение, фирма на ладан дышит. Был тут некий джентльмен, еврей, они с мадам о чем-то говорили… По-моему, она одалживает деньги, чтобы как-то выкрутиться. Видно, надеется, что торговля оживится, но пока она на мели. По правде говоря, мисс Литтон Гор, временами она выглядит просто ужасно. Будто совсем отчаялась. Не представляю, какой был бы у нее вид, если бы не косметика. По-моему, она совсем сна лишилась.

 — Что за человек ее муж?

 — Кто его знает… Вообще-то, по-моему, непутевый. Мы его редко видим. Думаю, мадам все еще сильно к нему привязана, хотя никто из девушек не согласен со мной. Право, каких только мерзостей не наслушаешься…

 — Например?

 — О, не хочется даже повторять. Это не в моих правилах.

 — Конечно, конечно. Итак, вы говорили?..

 — Наши девушки всякое болтают. О каком-то молодом человеке.., будто он очень богат и.., заметно придурковат. Не сказать, чтобы совсем слабоумный, но винтиков явно не хватает. Мадам вертела им, как хотела. Рассчитывала, наверное, с его помощью поправить свои дела — он бы согласился на что угодно. Но его вдруг отправляют в морское путешествие.

 — Кто отправляет? Доктор?

 — Ну да, с Харли-стрит. Тот самый, которого потом убили в Йоркшире. Говорят, отравили…

 — Сэр Бартоломью Стрендж?

 — Да. Мадам была среди приглашенных, и девушки говорят, в шутку, конечно, что, мол, это мадам его на тот свет отправила. Отомстила ему! Конечно, это просто шутка.

 — Конечно, — сказала Мими. — Девушки шутят, это понятно. Но, знаете, убийца, по-моему, должен быть именно такой, как миссис Дейкерс, — жестокий и безжалостный.

 — Да, жестокости у нее хоть отбавляй. А уж до чего зла! Когда разойдется, так мы стараемся держаться от нее подальше. Говорят, и муж ее побаивается. А чему удивляться!

 — Не упоминала ли она о некоем мистере Беббингтоне? Или о Джиллинге? Это такое местечко в Кенте.

 — Нет, не припомню.

 Дорис взглянула на часы.

 — О, Господи! — всполошилась она. — Мне надо бежать. Не то опоздаю.

 — До свидания и спасибо вам.

 — Мне было так приятно с вами пообщаться, честное слово. До свидания, мисс Литтон Гор. Надеюсь, статья будет иметь успех. Буду с нетерпением ее ждать.

 «Не дождешься, милочка», — подумала Мими и попросила принести счет.

 Затем, перечеркнув наброски «статьи», она записала в своем маленьком блокноте:

 «Синтия Дейкерс. Кажется, испытывает финансовые затруднения. Отличается, говорят, необычайно злобным нравом. По слухам, у миссис Дейкерс был роман с неким молодым человеком, очень богатым, которого сэр Бартоломью Стрендж отправил в морское путешествие. Упоминание о Джиллинге не вызвало никакой реакции, равно как и предположение, что миссис Дейкерс была знакома с Беббингтоном».

 «Не слишком-то большой улов, — подумала Мими. — Мотив для убийства сэра Бартоломью малоубедителен. Мосье Пуаро, возможно, удастся извлечь из этого какую-то пользу, мне же ничего не приходит в голову».

 Мими, однако, выполнила еще не все из того, что было ею намечено на этот день. И теперь она направилась в Сент-Джонс-хаус, где жили Дейкерсы.

 Это был новый дом с чрезвычайно дорогими квартирами. На окнах снаружи красовались роскошные ящики с цветами, а швейцары, одетые в униформу, были столь великолепны, что походили скорее на иностранных генералов.

 Мими не стала входить в дом. Она принялась прогуливаться по противоположной стороне улицы. Проведя за этим занятием около часа, она высчитала, что отшагала, должно быть, несколько миль. Было уже половина шестого.

 И вот наконец у дома остановилось такси, и из него вышел капитан Дейкерс. Мими, выждав минуту-другую, пересекла улицу и вошла в подъезд.

 Она нажала звонок квартиры номер три. Дейкерс сам отворил дверь. Он даже не успел снять пальто.

 — О, здравствуйте! Вы меня помните? Мы с вами встречались в Корнуолле, потом в Йоркшире.

 — Да-да, конечно. И оба раза при трагических обстоятельствах. Входите, пожалуйста, мисс Литтон Гор.

 — Я бы хотела повидать вашу жену. Она дома?

 — Нет, она еще у себя в ателье на Брутон-стрит.

 — Да, я сегодня там была. Я думала, она уже вернулась. Надеюсь, она не будет сердиться, что я сюда пришла. Не хотелось бы, право, вас тревожить…

 У Мими был трогательно-растерянный вид.

 «Хорошенькая девушка! Ей-богу, просто чертовски мила!» — подумал Фредди Дейкерс, а вслух сказал:

 — Синтия раньше шести не вернется. А я только что из Ньюбери. Ну и денек выдался! Отвратительный. Вот я и ушел пораньше. Может, махнем в «Семьдесят два», дернем по коктейлю, а?

 Мими кивнула, хотя у нее было сильное подозрение, что Дейкерс сегодня уже принимал горячительные напитки и ему, пожалуй, стоило бы воздержаться от дальнейшего их употребления.

 Сидя в полутемном подвальчике и потягивая мартини, Мими говорила:

 — Как интересно! Я раньше никогда здесь не была. Фредди снисходительно улыбался. Ему нравились хорошенькие молодые девушки. Не сказать, чтобы они были главным его увлечением, но все же…

 — Сногсшибательный случай, правда? — говорил он. — Я про тот обед в Йоркшире. Вот потеха-то — доктора отравили! Понимаете, о чем я? Все наоборот! Ведь любой доктор сам кого хочешь отравит.

 Он громко захохотал над своей шуткой и заказал еще порцию розового джина.

 — Остроумно! — сказала Мими. — Мне даже в голову не пришло так взглянуть на дело.

 — Шутка, — изрек Фредди Дейкерс.

 — Вообще-то странно, правда? Стоит нам встретиться, как кто-то умирает.

 — Весьма странно. Вы говорите о том старике пасторе, как бишь его? Ну, о том, который дал дуба в доме у Картрайта?

 — Да, о мистере Беббингтоне. Вы ведь помните, как он скончался? Совершенно неожиданно! И это очень подозрительно.

 — Ч-чертовски п-подозрительно, — проговорил мистер Дейкерс. — Да и вообще паршиво — не успеешь оглянуться, а человек-то уж концы отдал… Тут и приходит паршивая такая мыслишка, что скоро, мол, и твоя очередь… Фу, прямо дрожь пробирает.

 — А раньше вы никогда не встречались с мистером Беббингтоном? Ну, хоть, например, в Джиллинге?

 — Не слышал про такое место. Да если когда-нибудь и видел этого старикашку, то не припомню. Чего ради мне на него засматриваться? Забавно только, что он отправился к праотцам тем же способом, что и старина Стрендж. Вот что странно. А может, его тоже.., того, а?

 — Вы думаете?

 Дейкерс помотал головой.

 — Да нет… Кокнуть пастора? Зачем? Вот доктора — другое дело…

 — Да. Доктор — совсем иное дело.

 — К-конечно, иное. Само собой. Уж эти доктора… Везде, черт их дери, суют свой нос. — Язык у него начал заплетаться. Он подался вперед. — Нипочем не отстанут. Понимаете?

 — Нет.

 — Ну, суются в вашу жизнь. Будто им, черт побери, все позволено. Вот кому надо руки укоротить.

 — Что-то в толк не возьму, о чем вы?

 — Дорогая моя, я ж вам объясняю. Запрут человека.., и точка. Вот я о чем… Упекут, черт их подери. Пощады от них не жди. Упекут, всего на свете лишат. Как ни проси, хоть в ногах валяйся — ни-ни… Муки адские терпишь, а им все нипочем… Вот вам и доктора. Говорю вам, я их знаю…

 Он сморщился, точно от боли. Маленькими, как буравчики, глазками он тревожно вглядывался куда-то в пространство позади Мими.

 — Ад, говорю вам, настоящий ад. И они называют это лечением! Считают, что делают доброе дело. Скоты!

 — И сэр Бартоломью Стрендж?.. — осторожно начала Мими.

 Но он ее перебил:

 — Сэр Бартоломью Стрендж! Сэр Бартоломью Лжец! Хотел бы я знать, что творится в его хваленом санатории. Нервные болезни… Это они так говорят. Туда запрут, а обратно — ни-ни. И еще уверяют, будто ты пришел по собственной воле! Как бы не так! Хватают тебя, когда ты в горячке и ничего не соображаешь…

 Его била дрожь, рот нервно подергивался.

 — Что-то я расклеился, — виновато сказал он. — Совсем расклеился.

 Он подозвал официанта и с пьяным упорством стал требовать, чтобы Мими выпила еще стаканчик. Она отказывалась. Тогда он велел подать еще одну порцию для себя.

 — Так-то лучше, — пробормотал он, осушив стакан. — А то нервы совсем расходились. Самое паршивое, когда нервы сдают… Главное — не злить Синтию… Она не велит мне болтать… — Он начал клевать носом. — Как бы в полиции не узнали… А то еще подумают, что это я прикончил старину Стренджа. Э? Вы ведь понимаете, правда? Кто-то же его прикончил? Один из нас… Смех, да и только… Кто из нас? Вот вопрос!

 — Может быть, вы догадываетесь кто?

 — Почему это вы у меня спрашиваете? Почему это я должен догадываться? — Он злобно и подозрительно сверлил Мими своими буравчиками. — Ничего я не знаю. Говорю вам, не знаю. И не собирался я у него «лечиться». Мало ли что Синтия там говорит… Не собирался, и точка. Он что-то затевал… Они с Синтией оба что-то затевали… Но у них не вышло — меня не одурачишь!

 Он выпрямился.

 — Я еще могу постоять за себя, мисс Литтон Гор.

 — Не сомневаюсь. Скажите, не слышали ли вы о некоей миссис де Рашбриджер? Она лечится в санатории сэра Бартоломью.

 — Рашбриджер? Рашбриджер… Старина Стрендж что-то говорил… А что говорил? Не помню… — Он вздохнул, помотал головой. — Память сдает, вот в чем дело… И кругом недруги… Много недругов… Они, наверное, и сейчас шпионят за мной…

 Он снова тревожно огляделся. Потом перегнулся через стол к Мими и зашептал:

 — Что эта чертова кукла делала в моей комнате?

 — Какая кукла?

 — Ну та, что похожа на кролика. Она еще пьески пишет. Утром, на другой день после того, как он скончался.., я позавтракал, поднимаюсь к себе, а она крадется из моей комнаты. Увидела меня и шмыг по коридору, на ту половину, где комнаты для прислуги. Странно, правда? Что ей там понадобилось? Что-то искала? И вообще, чего она там вынюхивала? Что ей нужно?

 Он снова наклонился к Мими и таинственно прошептал:

 — А может, Синтия правду говорит, как вы думаете?

 — А что она говорит?

 — Говорит, мне померещилось. Говорит, у меня галлюцинации. — Он виновато улыбнулся. — Со мной и правда такое случается. Розовые мыши.., змеи и все такое прочее. Но женщины мне еще никогда не мерещились… Нет, я в самом деле ее видел. Очень подозрительная личность. И глаза у нее такие паршивые. Так и пронизывают насквозь.

 Капитан Дейкерс откинулся на мягком диване. Казалось, он вот-вот заснет.

 Мими поднялась.

 — Ну, мне пора. Очень вам благодарна, капитан Дейкерс.

 — Не благодарите… Очарован… Совершенно очарован… — бубнил он.

 Голос его упал до шепота, потом послышалось какое-то неясное бормотание.

 «Лучше уйти, не то еще очнется и увяжется за мной», — подумала Мими.

 Она вышла из прокуренного зала в вечернюю прохладу улицы.

 Беатрис, горничная, говорила, что мисс Уиллс за всеми подглядывала и подслушивала. А теперь вот и капитан Дейкерс тоже. Что она там высматривала? Что нашла? Неужели ей что-то известно?

 Что кроется за сбивчивым рассказом капитана Дейкерса? Может быть, он тайно ненавидел и боялся сэра Бартоломью?

 Что ж, вполне вероятно.

 Но в деле Беббингтона он явно не замешан. В его болтовне на это и намека нет.

 «А что, если Беббингтон вовсе и не был отравлен?» — размышляла Мими.

 И вдруг у нее перехватило дыхание. «Эксгумация в Корнуолле», — прочла она крупно набранный заголовок. Газета лежала на прилавке в нескольких футах от девушки.

 Мими торопливо протянула пенни и схватила газету. Она хотела было отойти от прилавка, но столкнулась с какой-то женщиной, которая тоже уткнулась в газету. Мими подняла глаза, извинилась и в тот же миг узнала в незнакомке секретаря сэра Чарлза — безупречную мисс Милрей.

 Стоя рядом, обе бросились искать экстренное сообщение. Ага, вот оно.

 «ЭКСГУМАЦИЯ В КОРНУОЛЛЕ». Буквы плясали у Мими перед глазами. Исследование внутренних органов… Никотин…

 — Значит, его тоже отравили, — сказала она.

 — Ох, дорогая! — воскликнула мисс Милрей. — Все это ужасно! Просто ужасно!

 Всегдашнее самообладание на этот раз, похоже, ей изменило. Мими смотрела на нее с удивлением. Она привыкла считать, что мисс Милрей чужды обычные человеческие чувства.

 — Я потрясена. Понимаете, я ведь знала его с детства.

 — Кого? Мистера Беббингтона? — изумленно спросила Мими.

 — Да, У меня мама живет в Джиллинге, а он был там викарием… Я просто убита.

 — О да, конечно.

 — Не знаю даже, как мне быть.

 Мисс Милрей немного покраснела, поймав на себе удивленно-вопросительный взгляд Мими, и торопливо заговорила:

 — Я бы хотела написать миссис Беббингтон. Боюсь только, что это покажется.., ну, не совсем… Не знаю, как мне поступить.

 Мими так толком и не поняла, что хотела сказать мисс Милрей.

 — А ну-ка, признавайтесь, кто вы — добрый знакомый или сыщик, — говорила мисс Сатклифф с насмешливой улыбкой в глазах.

 Она сидела в кресле с жесткой спинкой, скрестив ноги. Седые волосы были тщательно и со вкусом уложены. Мистер Саттертуэйт залюбовался ее стройными, с тонкими лодыжками, ногами в прелестных туфельках. От мисс Сатклифф исходило неотразимое очарование, которым она была в значительной степени обязана своему редкостному умению ничего не принимать всерьез.

 — Дорогая, разве учтиво сразу взять да огорошить гостя таким вопросом?

 — Учтиво, мой друг, учтиво. Живо отвечайте, зачем пришли — ради моих прекрасных глаз, как сказал бы душка-француз, или начнете выспрашивать меня об убийствах, гадкий вы человек.

 — Ну, конечно, ради прекрасных глаз. Как можно сомневаться! — отвечал мистер Саттертуэйт с легким поклоном.

 — Очень даже можно. Можно и нужно, — решительно заявила мисс Сатклифф. — Вы только на вид такой паинька, а в душе вы жестокий и кровожадный.

 — Помилуйте!

 — О да! Кстати, мистер Саттертуэйт, помогите мне. Я никак не могу решить — если вас подозревают в убийстве, это оскорбительно или лестно? Пожалуй, все-таки лестно.

 Она немного склонила голову к плечу, и губы ее медленно, словно нехотя, сложились в обворожительную улыбку. Эта знаменитая улыбка Анджелы Сатклифф действовала безотказно.

 «Очаровательное создание!» — подумал мистер Саттертуэйт.

 — Признаюсь вам, дорогая, загадка смерти сэра Бартоломью просто не дает мне покоя. Вы, может быть, знаете, что мне и прежде приходилось заниматься подобными расследованиями, по-любительски, конечно…

 Он скромно умолк, надеясь, вероятно, что мисс Сатклифф как-то выкажет свою осведомленность о его славной деятельности. Однако она просто спросила:

 — Скажите, то, что говорила эта девушка, правда?

 — Какая девушка? И что она говорила?

 — Мисс Литтон Гор. Кстати, она, кажется, обожает Чарлза… Какой он все-таки проказник — никак не образумится. Так вот, мисс Литтон Гор считает, что этого милого старика пастора тоже убили.

 — А что думаете вы?

 — Ну, скончался он при таких же точно обстоятельствах, как и сэр Бартоломью… А эта девушка отнюдь не глупа. Скажите, у Чарлза это серьезно?

 — Думаю, в таком деле ваше суждение окажется куда вернее моего.

 — Как вы скучны с вашей осторожностью! — в сердцах воскликнула мисс Сатклифф. — Сама я ужас до чего неосторожна, — со вздохом добавила она. — Я хорошо знаю Чарлза. Да и вообще мужчин, — снова заговорила мисс Сатклифф, бросив на собеседника быстрый взгляд из-под ресниц. — Кажется, он собирается остепениться. Напустил на себя такой добродетельный вид. Помяните мое слово, не успеете вы и глазом моргнуть, как он женится. А едва мужчина обзаведется семьей, он становится непроходимо скучен. Куда уходит все его обаяние!

 — Я всегда удивлялся, отчего сэр Чарлз до сих пор не женился.

 — Дорогой мой, ему это и в голову не приходило. Он не из тех, кто женится. А какой он был очаровательный. — Она вздохнула. Взгляд ее потеплел. — Ведь мы с ним.., к чему скрытничать, когда все знают. Восхитительное было время… Но мы остались друзьями. Наверное, поэтому милая крошка Литтон Гор смотрит на меня как на врага. Думает, что я до сих пор питаю tendresse^[26] к Чарлзу. Может быть… Но, во всяком случае, писать мемуары и вспоминать в подробностях свои романы, как это принято среди моих друзей, я не собираюсь. Наша крошка Мими наверняка не одобрила бы подобной затеи. Она была бы шокирована. Нынешних девиц так легко шокировать. А вот ее матушку, уверяю вас, ничем не проймешь. Ох уж эти душечки с их викторианским смирением, не так-то просто вывести их из равновесия. Они так сдержанны, так немногословны, но, как известно, в тихом омуте…

 Мистер Саттертуэйт ограничился весьма лаконичным замечанием:

 — Думаю, вы правы, Мими Литтон Гор вам не доверяет.

 Мисс Сатклифф нахмурилась.

 — Кажется, я тоже немного ревную его к ней. Мы, женщины, как кошки, правда? То царапаемся, то мяукаем, то мурлычем. — Она засмеялась. — Почему Чарлз сам не захотел со мной поговорить? Наверное, из щепетильности. Должно быть, он меня подозревает. А вы, мистер Саттертуэйт? Вы меня подозреваете?

 Она встала, простерла руку.

 — «И рука все еще пахнет кровью. Никакие ароматы Аравии не отобьют этого запаха…»^[27] — Мисс Сатклифф внезапно умолкла. — Нет, я не леди Макбет. Моя стихия — комедия.

 — По-моему, дорогая, у вас не было ровно никаких причин желать зла сэру Бартоломью, — сказал мистер Саттертуэйт.

 — Да, вы правы. Мне нравился Бартоломью Стрендж. Мы с ним были друзья. Именно поэтому я и хочу принять участие в расследовании, хочу, чтобы убийцу нашли. Скажите, я могу чем-нибудь помочь?

 — Но вы ведь, мисс Сатклифф, наверняка не видели и не слышали ничего такого, что имеет отношение к убийству?

 — Нет, все, что я знала, я уже рассказала в полиции. Гости едва успели съехаться.., его смерть случилась в первый же вечер.

 — А как насчет дворецкого?

 — Не знаю, просто не обратила на него внимания.

 — Может быть, кто-то из гостей держался как-то необычно, не заметили?

 — Нет. Ну, конечно, этот мальчик, как его? Мендерс? Он появился нежданно-негаданно.

 — Сэр Бартоломью, наверное, был удивлен?

 — Да. По-моему, да. Перед тем, как мы сели за стол, он мне сказал, что это очень странно. «Новый способ открывать ворота — просто сносить их». Так он выразился. И еще добавил: «Только этот юнец снес не ворота, а стену».

 — Сэр Бартоломью был в хорошем расположении духа?

 — Ода!

 — Что за потайной ход, о котором вы говорили в полиции?

 — Кажется, в него можно попасть из библиотеки. Сэр Бартоломью обещал мне его показать. Но не успел.

 — А как у вас зашел об этом разговор?

 — Сэр Бартоломью сказал, что недавно купил старинный письменный стол орехового дерева. «Нет ли там потайного ящика?» — спрашиваю я. Обожаю потайные ящики, у меня к ним пристрастие. А он отвечает: «Нет, потайного ящика нет, но зато в доме есть потайной ход».

 — Не упоминал ли он о пациентке, некой миссис де Рашбриджер?

 — Нет.

 — Может быть, вам известно местечко под названием Джиллинг в Кенте?

 — Джиллинг? Нет, не слыхала.

 — Вы ведь прежде, наверное, встречались с мистером Беббингтоном?

 — А кто он?

 — Пастор, который скончался — или был убит? — в «Вороновом гнезде».

 — Ах, пастор. Я и забыла, как его зовут. Нет, никогда его раньше не встречала. А кто вам сказал, что мы были с ним знакомы?

 — Один человек, которому можно верить, — отчаянно соврал мистер Саттертуэйт.

 Это сообщение, казалось, позабавило мисс Сатклифф.

 — Этот пастор, конечно, славный старик. Но подумать, что у меня с ним был роман? Правда, среди архидьяконов попадаются этакие проказники, вы замечали? Отчего же викарии должны от них отставать? Но тут совсем иное дело — бедняги уже нет в живых, и я не посмею осквернить память о нем недостойными подозрениями. Ей-богу, до этого злосчастного обеда я и в глаза его не видела.

 Пришлось мистеру Саттертуэйту довольствоваться этим объяснением.

 Дом номер пять по Аппер Кэткарт-роуд в Тутинге мало походил на жилище автора острых сатирических пьес.

 Сэра Чарлза провели в комнату с бежево-серыми, цвета овсяной муки стенами, которые украшал фриз из желтоватых веночков, с портьерами из розового бархата, со множеством фотографий и фарфоровых собачек, с телефоном, стыдливо накрытым куклой в пышных юбках, с изобилием столиков и латунных фигурок сомнительного происхождения — то ли из Бирмингема, то ли из Восточной Азии.

 Мисс Уиллс вошла в комнату так тихо, что сэр Чарлз, который в это время рассматривал смешного долговязого Пьеро, валявшегося на диване, не услышал ее шагов.

 — Здравствуйте, сэр Чарлз, — сказала она тонким голоском. — Рада вас видеть.

 Сэр Чарлз круто обернулся.

 Мисс Уиллс была одета в мягкий джемпер, который уныло болтался на ее костлявом теле. Чулки морщились на худых ногах, обутых в лакированные туфли на высоченных каблуках.

 Сэр Чарлз пожал ей руку, взял предложенную ему сигарету и опустился на диван рядом с Пьеро. Мисс Уиллс села напротив. Стекла ее пенсне вспыхивали в лучах света, падающего из окна.

 — Подумать только, как это вы меня отыскали, — сказала она. — Мама будет в восторге. Она обожает театр, особенно всякие чувствительные спектакли. Только и говорит что о той пьесе, где вы играли принца. Ходит на дневные представления и любит полакомиться шоколадом. Она у меня такая.., заядлая театралка.

 — Как это мило! Вы себе не представляете, до чего приятно, когда тебя помнят. Вообще-то память у наших зрителей такая короткая, — вздохнул сэр Чарлз.

 — Мама будет потрясена, если вас увидит. На днях приходила мисс Сатклифф, так она была в восторге.

 — К вам приходила Анджела?

 — Да. Она ставит мою пьесу «Собачка смеется». Может быть, слышали?

 — Конечно, — сказал сэр Чарлз. — Читал об этом. Весьма интригующее название.

 — Рада, что вы так думаете. Мисс Сатклифф оно тоже понравилось. Это осовремененная интерпретация детских шуточных стихов. Много всякой забавной чепухи. В общем, вздор, ерунда, разные смешные происшествия. Само собой, все вертится вокруг героини, которую играет мисс Сатклифф. Все пляшут под ее дудку. Вот, собственно и все.

 — Неплохо. Наша сумасшедшая жизнь, что она такое, как не забавная шутка! А собачка смеется, глядя на нас, да?

 «Она сама и есть эта собачка, — осенило вдруг сэра Чарлза. — Смотрит и смеется».

 Пенсне мисс Уиллс перестало отсвечивать, и сквозь стекла на сэра Чарлза глянули умно и проницательно светло-голубые глаза.

 «Ей палец в рот не клади», — подумал он и сказал:

 — Угадайте, что меня к вам привело?

 — Уж конечно не только желание повидать мою скромную особу, — насмешливо улыбнулась мисс Уиллс.

 «Какая огромная разница! Между тем, как она говорит и как пишет. Говорит добродушно и насмешливо, а пишет умно, зло и цинично», — удивлялся про себя сэр Чарлз.

 — На самом деле мысль посетить вас мне подал Саттертуэйт. Он считает, что прекрасно разбирается в людях.

 — Он и впрямь в них разбирается. Я бы сказала, это его хобби.

 — Он считает, что в тот вечер в Мелфорт Эбби вы наверняка приметили все, что заслуживает внимания.

 — Так и сказал?

 — Да.

 — Признаюсь вам, мне было очень интересно. Понимаете, мне прежде никогда не приходилось быть свидетельницей убийства. Писатель ведь должен все мотать на ус, правда?

 — Само собой разумеется.

 — Вот я и старалась ничего не упустить. «Высматривала и вынюхивала, как сказала Беатрис», — подумал сэр Чарлз.

 — Наблюдали за гостями?

 — Да.

 — Что же вам удалось заметить?

 Стекла пенсне снова блеснули.

 — Ничего существенного. Если бы заметила что-нибудь важное, то уж конечно сообщила бы полиции, — добавила она тоном законопослушной гражданки.

 — Но что-то же все-таки вам удалось подметить?

 — Я всегда все подмечаю. Тут уж ничего не поделаешь. У меня на этот счет пунктик, — усмехнулась мисс Уиллс.

 — Так что же именно?

 — Да ничего, ничего особенного, сэр Чарлз. Просто всякая всячина, разные мелочи, в которых проявляется психология людей. Наблюдать людей — увлекательнейшее занятие. Они все такие типичные, понимаете?

 — Типичные? В чем?

 — В своих характерах. Ох, не могу объяснить, такая бестолковая, — снова усмехнулась она.

 — Перо у вас беспощадное, чего не скажешь о вашей манере вести беседу, — улыбнулся сэр Чарлз.

 — Не очень-то любезно с вашей стороны, сэр Чарлз, называть меня беспощадной.

 — Моя дорогая мисс Уиллс, признайтесь, что ваше перо разит наповал.

 — Вы несносны, сэр Чарлз. Уж если на то пошло, так это вы ко мне беспощадны.

 «Пора кончать с этой болтовней, не то совсем увязнешь», — подумал про себя сэр Чарлз и сказал:

 — Значит, ничего определенного вы не обнаружили, мисс Уиллс?

 — Да нет, не то чтобы совсем ничего. Кое-что было. Следовало сказать полицейским, да я запамятовала.

 — Так что же это было?

 — Родимое пятно. Красноватое родимое пятно на руке у дворецкого, на левом запястье. Я заметила у него это пятно, когда он подавал мне овощи. Наверное, такая подробность может оказаться полезной для расследования.

 — Я бы даже сказал, весьма полезной. Полиция изо всех сил старается выследить этого Эллиса. Право, мисс Уиллс, вы необыкновенная женщина. Никто — ни прислуга, ни гости — не заметил этого родимого пятна.

 — Как правило, люди смотрят, но не видят, — заметила мисс Уиллс.

 — Где именно было это пятно? И какой оно величины?

 — Пожалуйста, покажите ваше запястье.

 Сэр Чарлз протянул руку.

 — Благодарю вас. Вот тут.

 Мисс Уиллс уверенно притронулась пальцем к тому месту на запястье сэра Чарлза, где, по ее мнению, было родимое пятно.

 — Величиной примерно с шестипенсовик, а по форме оно напоминало Австралию.

 — Спасибо, я все понял, — сказал сэр Чарлз, опуская манжету.

 — Думаете, я должна написать об этом в полицию?

 — Конечно. Вы дадите им в руки самую важную примету. Ведь в детективных романах, черт возьми, злодей всегда помечен каким-нибудь особым родимым пятном. Так неужели жизнь менее изобретательна, чем убогая фантазия какого-то писаки!

 — В романах обычно фигурируют шрамы, — задумчиво проговорила мисс Уиллс.

 — А чем, собственно, хуже родимое пятно?

 Сэр Чарлз, казалось, был страшно доволен собой, совсем как мальчишка.

 — Вся штука в том, — заявил он, — что люди, за редким исключением, ужасно безлики. Ну просто не за что зацепиться.

 Мисс Уиллс вопросительно посмотрела на него.

 — Возьмите, например, Беббингтона, — продолжал сэр Чарлз. — Какая у него наружность? Да никакая. Даже нечего вспомнить.

 — Ну нет, у него были очень выразительные руки. Я бы сказала, руки ученого. Красивые длинные пальцы, правда, немного тронутые артритом, и на редкость изящные ногти.

 — Вы необычайно наблюдательны. А впрочем, неудивительно, вы же давно его знали.

 — Кого? Беббингтона?

 — Ну да, он сам мне говорил. И даже место называл, не могу сейчас вспомнить какое.

 Мисс Уиллс покачала головой.

 — Нет. Должно быть, вы меня с кем-то путаете, — решительно сказала она. — Или мистер Беббингтон ошибся. Я его никогда прежде не встречала.

 — Нет, верно, я ошибся. Подумал, может быть, в Джиллинге…

 Он испытующе смотрел на мисс Уиллс. Она невозмутимо выдержала его взгляд:

 — Нет.

 — А вам, мисс Уиллс, не приходило в голову, что его тоже отравили?

 — Я слышала, что вы с мисс Литтон Гор склонны так думать. Вернее, не столько она, сколько именно вы.

 — А.., гм.., что думаете вы?

 — Маловероятно.

 Немного разочарованный полным равнодушием мисс Уиллс к его версии, сэр Чарлз переменил тему.

 — Скажите, не упоминал ли сэр Бартоломью о миссис де Рашбриджер?

 — Нет. Сколько мне помнится, нет.

 — Это его пациентка, лечится у него в санатории. У нее нервное потрясение и потеря памяти.

 — Об амнезии он действительно упоминал. Говорил, что можно загипнотизировать больного и вернуть ему память.

 — Стало быть, говорил? Интересно, имеет ли это отношение к делу?

 Сэр Чарлз задумчиво хмурился. Мисс Уиллс молчала.

 — Не могли бы вы припомнить еще что-нибудь? О других гостях, например? — заговорил наконец сэр Чарлз.

 Ему показалось, что мисс Уиллс немного замялась.

 — Нет, — сказала она.

 — О миссис Дейкерс? О капитане Дейкерсе? О мисс Сатклифф? Или о мистере Мендерсе?

 Сэр Чарлз напряженно вглядывался в лицо мисс Уиллс.

 Ресницы ее слегка дрогнули за стеклами пенсне. Впрочем, может быть, ему просто показалось.

 — Боюсь, мне нечего больше вам сказать, сэр Чарлз.

 — Ну что ж. — Он встал. — Саттертуэйт будет разочарован.

 — Весьма сожалею, — чопорно произнесла мисс Уиллс.

 — Мне тоже жаль, что напрасно вас обеспокоил. Вероятно, вы работали?

 — Да, я писала.

 — Новую пьесу?

 — Да. Сказать по правде, хочу в ней вывести некоторых участников Мелфортской трагедии.

 — Не боитесь, что вас обвинят в диффамации^[28]?

 — Нет, сэр Чарлз, люди никогда не узнают себя в литературных персонажах, — усмехнулась мисс Уиллс. — Если, конечно, как вы только что выразились, беспощадно списываешь их с натуры.

 — Стало быть, вы считаете, что все мы завышаем свои достоинства и поэтому не узнаем себя, если портрет написан достаточно грубо и правдиво. Я был трижды прав, мисс Уиллс, назвав вас беспощадной.

 В ответ она снова усмехнулась.

 — Вам нечего бояться, сэр Чарлз. Как правило, женщины не бывают беспощадны к мужчинам. Разве уж в каком-то исключительном случае. Женщины беспощадны только друг к другу.

 — Значит, в новой пьесе вы вонзаете аналитический нож в какую-то несчастную даму? Интересно, в кого же? Кажется, я догадываюсь. Наверное, это Синтия. Представительницы прекрасного пола ее терпеть не могут.

 Мисс Уиллс не отвечала. Она только улыбалась своей загадочной улыбкой.

 — Вы свои пьесы пишете или диктуете?

 — Пишу, потом отдаю перепечатывать.

 — Вам нужен секретарь.

 — Может быть. Эта деловитая мисс.., мисс Милрей все еще у вас служит?

 — Да. Она ездила к матери, в деревню, но теперь уже вернулась. Необычайно деятельная особа.

 — Безусловно. Пожалуй, немного слишком.., порывиста.

 — Порывиста? Мисс Милрей?

 Сэр Чарлз удивленно посмотрел на нее. Никогда, даже в самых буйных полетах фантазии, он не мог бы вообразить себе, что мисс Милрей способна на порывы.

 — Вот именно. Иногда, — сказала мисс Уиллс. Сэр Чарлз пожал плечами.

 — Нет, мисс Милрей не человек, это.., робот. До свидания, мисс Уиллс. Простите, что потревожил вас, и, пожалуйста, не забудьте сообщить в полицию об этой самой штуке.

 — О родимом пятне на правом запястье у Эллиса? Нет, не забуду.

 — Ну, прощайте. Впрочем, минутку, вы говорите, на правом запястье? А разве не на левом?

 — Я так сказала? Какая глупость, право.

 — Так на котором же?

 Мисс Уиллс сосредоточенно прищурилась.

 — Постойте. Я сидела так, а он… Будьте добры, сэр Чарлз, пожалуйста, возьмите эту медную тарелку и сделайте вид, что подаете мне блюдо с овощами. Отсюда, с левой стороны.

 Сэр Чарлз взял с полки кованую медную на редкость безобразную тарелку и поднес ее мисс Уиллс со словами:

 — Капусты, мадам?

 — Благодарю. Теперь я совершенно уверена. Левое запястье, как я сначала и говорила. Ужасно глупо, что я перепутала.

 — Ну что вы, — возразил сэр Чарлз. — Левое, правое — так легко перепутать.

 И он в третий раз откланялся.

 Закрывая дверь, он оглянулся. Мисс Уиллс смотрела не на него. Она стояла там, где они попрощались, устремив взгляд на огонь. На губах у нее играла торжествующая злобная усмешка.

 Сэр Чарлз был поражен.

 «Она что-то знает, — подумал он. — Готов поклясться, что знает. Но говорить не хочет… Что же она знает, черт побери?»

 В конторе компании «Шпейер и Росс» мистер Саттертуэйт справился об Оливере Мендерсе и передал свою визитную карточку.

 Его немедленно проводили в небольшую комнату, где за письменным столом сидел Оливер.

 Молодой человек встал и пожал мистеру Саттертуэйту руку.

 — Как мило, что вы нашли время навестить меня, сэр, — сказал он.

 Однако за этим вежливым приветствием подразумевалось совсем иное:

 «Да, я вынужден перед вами распинаться, никуда не денешься!»

 Однако от мистера Саттертуэйта отделаться было не так-то просто. Он уселся, не спеша высморкался и сказал, сверля Оливера взглядом поверх носового платка:

 — Знаете новости?

 — Вы о финансовых новостях? Да, доллар сегодня…

 — Речь не об этом, а об эксгумации в Лумауте. Беббингтон был отравлен. Никотином.

 — Ах, это! Да, знаю. Наша неугомонная Мими будет довольна. Она все время твердила, что это убийство.

 — А вас это известие совсем не трогает?

 — Я не охотник до всяких ужасов. В конце концов, убийство, — он пожал плечами, — это так жестоко и так.., неэстетично.

 — Ну, положим, не всегда так уж неэстетично.

 — Да? Ну, может быть.

 — Зависит от того, кто совершает убийство. Вот вы, например, наверняка не погрешили бы против хорошего вкуса.

 — Весьма признателен за столь лестное для меня мнение, — произнес Оливер, по привычке манерно растягивая слова.

 — А вот авария, которую вы подстроили, мой юный друг, явно безвкусна. В полиции, по-моему, разделяют мое мнение.

 Наступило молчание, затем на пол упала ручка. Наконец Оливер сказал:

 — Простите, не совсем вас понял.

 — Что ж тут непонятного? Представление, которое вы разыграли в Мелфорт Эбби, не назовешь слишком удачным. Хотелось бы знать, зачем вам это понадобилось.

 Снова молчание. Потом Оливер спросил:

 — Так, значит, в полиции меня подозревают?

 Мистер Саттертуэйт кивнул.

 — Конечно. Ваше появление у сэра Бартоломью выглядит весьма подозрительно, вам не кажется? — мягко сказал он. — Но, может быть, у вас есть какое-то убедительное объяснение?

 — Объяснение-то есть, — нехотя проговорил Оливер. — Не знаю, правда, насколько оно убедительно.

 — Расскажите, чтобы я мог судить.

 Помолчав, Оливер сказал:

 — Я действовал так, как предложил мне сам сэр Бартоломью.

 — Что?! — воскликнул мистер Саттертуэйт.

 — Странно, да? Я и сам удивился. Но тем не менее это правда. Я получил письмо, где сэр Бартоломью предлагал мне подстроить аварию, явиться к нему и попросить, чтобы он меня приютил. Он не хотел ничего объяснять в письме, сказал, что сделает это при первом же удобном случае.

 — Ну, и объяснил?

 — Нет. Я ведь появился там как раз перед самым обедом. Поговорить с ним наедине не удалось. А потом он.., его отравили.

 Обычное скучающе-утомленное выражение исчезло с лица Оливера. Его темные глаза так и впились в лицо собеседника. Казалось, ему важно было узнать, какое впечатление произвело его признание на собеседника, на мистера Саттертуэйта.

 — У вас это письмо сохранилось?

 — Нет, я его порвал.

 — Жаль, — сухо заметил мистер Саттертуэйт. — В полиции вы об этом говорили?

 — Нет, они бы все равно не поверили.

 — Да, поверить трудно.

 Мистер Саттертуэйт задумался. Мог ли сэр Бартоломью написать такое письмо? Не похоже — совсем не в его характере. История с письмом отдает дешевой мелодрамой, столь чуждой здравому смыслу, которым всегда отличался доктор.

 Поймав на себе испытующий взгляд молодого человека, мистер Саттертуэйт подумал про себя: «Смотрит, проглотил ли я эту пилюлю».

 — И сэр Бартоломью ничего вам не объяснил? — спросил мистер Саттертуэйт.

 — Ничего.

 — Невероятно!

 Оливер промолчал.

 — Значит, вы просто исполнили его просьбу?

 Оливер снова напустил на себя устало-скучающий вид.

 — Да, видите ли, его предложение было столь необычно. Оно обещало нечто увлекательное. Признаться, мне стало любопытно.

 — Скажите, а не случилось ли чего-нибудь еще?

 — Чего-нибудь еще? Что вы имеете в виду, сэр?

 Мистер Саттертуэйт и сам толком не знал, что он имеет в виду. Им двигало какое-то неясное чувство.

 — Ну, чего-нибудь такого, что можно истолковать не в вашу пользу?

 Оливер молчал, что-то обдумывая, потом пожал плечами.

 — Пожалуй, лучше уж мне чистосердечно в этом признаться, — сказал он. — Вряд ли эта женщина будет держать язык за зубами.

 Мистер Саттертуэйт насторожился.

 — Наутро после смерти сэра Бартоломью, когда мы разговаривали с мисс Энтони Эстор, я вынул из кармана бумажник. Из него выпал листок. Мисс Эстор подняла его и протянула мне.

 — Ну и что же?

 — К сожалению, прежде чем отдать его мне, она бросила на него взгляд. А это была вырезка из газеты — о никотине, о том, что это смертельный яд и так далее.

 — А как случилось, что вы заинтересовались никотином?

 — Да я вовсе и не интересуюсь. Даже не помню, как сунул эту вырезку в бумажник… Чепуха какая-то…

 «Да уж, звучит совсем неубедительно», — подумал мистер Саттертуэйт.

 — Наверное, она уже успела сообщить об этом полиции, — сказал Оливер.

 Мистер Саттертуэйт покачал головой.

 — Не думаю. По-моему, она предпочитает помалкивать о том, что ей известно. Копит материал в своих собственных целях.

 Оливер Мендерс порывисто подался к собеседнику.

 — Я не виновен, сэр, ни в чем не виновен.

 — Да я и не собираюсь вас обвинять, — кротко заметил мистер Саттертуэйт.

 — Но кто-то обвиняет. Кто-то натравливает на меня полицию.

 Мистер Саттертуэйт снова покачал головой.

 — Нет, нет.

 — Тогда почему вы ко мне пришли?

 — Отчасти потому, что мне нужно это для моего собственного расследования, — заявил он важно. — А отчасти потому, что меня попросил зайти к вам мой друг.

 — Ваш друг?

 — Да, Эркюль Пуаро.

 — А, этот тип! — вырвалось у Оливера. — Он что, вернулся в Англию?

 — Да.

 — Зачем?

 Мистер Саттертуэйт поднялся.

 — А зачем собака идет по следу? — произнес он с пафосом и удалился, весьма довольный своей находчивостью.

 Сидя в удобном кресле в своих роскошных, хотя и немного безвкусных, апартаментах в отеле «Ритц», Эркюль Пуаро внимательно выслушал подробные отчеты своих друзей.

 Мими примостилась на ручке кресла, сэр Чарлз стоял поодаль, так что мог видеть всех собравшихся.

 — Итак, у всех у нас полный провал, — говорила Мими.

 — Ну-ну, не преувеличивайте, — терпеливо увещевал ее Пуаро. — Что касается дела мистера Беббингтона, да, тут вам не повезло. Зато вы собрали другие очень важные сведения.

 — Мисс Уиллс что-то скрывает, — сказал сэр Чарлз. — Готов поклясться.

 — Да и у капитана Дейкерса тоже совесть нечиста, — кивнул Пуаро. — И миссис Дейкерс, она отчаянно пыталась достать деньги, а сэр Бартоломью ей помешал.

 — А что вы думаете об истории с письмом, которую наплел мне Мендерс? — подал голос мистер Саттертуэйт.

 — Крайне удивлен. Чрезвычайно странный поступок, совсем не в характере сэра Бартоломью.

 — Думаете, Мендерс лжет? — с грубоватой прямотой спросил сэр Чарлз.

 — Трудно сказать. Ложь лжи рознь, — заметил Пуаро. Немного подумав, он спросил:

 — Стало быть, мисс Уиллс написала пьесу специально для мисс Сатклифф?

 — Да. Премьера в следующую среду.

 — О! — воскликнул Пуаро. И снова воцарилось молчание, которое нарушила Мими.

 — Скажите же, что нам теперь делать? — обратилась она к Пуаро.

 — Думать — вот единственное, что мы должны делать, — с улыбкой ответил он.

 — Думать? — негодующе воскликнула Мими.

 — Вот именно. — Пуаро лучезарно улыбался. — Думать! И тогда мы сможем ответить на все вопросы.

 — Неужели ничего не надо делать?

 — Вы непременно хотите действовать, мадемуазель? Ну что ж, кое-что вы можете сделать. Вот, например, вы помните, мистер Беббингтон много лет провел в Джиллинге. Вы могли бы навести там справки. Матушка мисс Милрей, вы говорили, живет в Джиллинге. Она ведь прикована к постели. А такие больные обычно знают все на свете. Все слышат и ничего не забывают. Расспросите ее, кто знает, может быть, это что-нибудь нам даст.

 — А вы сами ничего не собираетесь делать? — упрямо допытывалась Мими.

 Пуаро бросил на нее лукавый взгляд.

 — Вы настаиваете? Eh bien! Будь по-вашему. Только я останусь в гостинице. Мне здесь нравится. Но так и быть, скажу, что я собираюсь сделать. Устрою званый вечер, приглашу гостей, скажем, на коктейль. Вполне светская затея, правда?

 — На коктейль?

 — Precisement.^[29] Позову миссис Дейкерс, капитана Дейкерса, мисс Сатклифф, мисс Уиллс, мистера Мендерса, вашу очаровательную матушку.

 — А меня?

 — Конечно. И всех здесь присутствующих.

 — Ура! — сказала Мими. — Меня не проведете, мосье Пуаро. На этом вечере что-то произойдет. Да или нет?

 — Там будет видно, — сказал Пуаро. — Но особенно не надейтесь, мадемуазель. А теперь не оставите ли нас с сэром Чарлзом, я хотел бы с ним кое о чем посоветоваться.

 Когда они стояли, ожидая лифта, Мими восторженно вскричала:

 — Ах, как чудесно! Прямо как в детективном романе! Все соберутся, и он объявит нам имя убийцы!

 — Сомневаюсь, — сказал мистер Саттертуэйт.

 Званый вечер состоялся в понедельник. Приглашение Пуаро приняли все без исключения. Мисс Сатклифф, как всегда, очаровательная и легкомысленная, говорила, смеясь и блестя глазами:

 — Вы совсем как паук, мосье Пуаро. А мы бедные мушки.^[30] Вот сейчас вы преподнесете нам свое блистательное открытие, укажете на меня перстом и воскликнете: «Ты, женщина!»^[31] И все закричат: «Это она!» И я зарыдаю и во всем признаюсь — я ведь так легко поддаюсь внушению. О мосье Пуаро, вы вселяете в меня страх.

 — Quelle histoire!^[32] — улыбнулся Пуаро.

 Он был занят — наливал из графина в рюмки херес.

 — У нас тут просто дружеская вечеринка, — сказал он, с поклоном подавая рюмку мисс Сатклифф. — Не будем говорить об убийствах, отравлениях и прочих ужасах. La-la!^[33] He будем портить себе настроение.

 Он подал рюмку суровой мисс Милрей, которая почла своим долгом сопровождать сэра Чарлза, и стояла теперь, храня на лице неприступное выражение.

 — Voila!^[34] — сказал Пуаро, с честью выполнив обязанности гостеприимного хозяина. — Давайте предадим забвению печальный повод, который впервые свел нас вместе. Давайте настроимся на веселый лад, станем есть, пить и веселиться, ибо завтра умрем^[35]. Ah, malheur^[36], снова вспомнил о смерти. Мадам, — Пуаро отвесил изысканный поклон миссис Дейкерс, — позвольте пожелать вам счастья, и примите мои поздравления — на вас совершенно очаровательное платье.

 — За вас, Мими, — сказал сэр Чарлз.

 — Ваше здоровье, — буркнул Фредди Дейкерс. Каждый из присутствующих произнес что-то подобающее случаю. В гостиной воцарился дух несколько принужденного оживления. Все старались казаться веселыми и беззаботными. Однако преуспел в этом только один Пуаро. Он непрестанно нес какой-то восторженный вздор.

 — Предпочитаю херес коктейлю, а уж о виски и говорить нечего — херес в сто раз лучше. Ah, quel horreur^[37], это виски. Если пьешь виски, то вообще теряешь все вкусовые ощущения. То ли дело тонкие французские вина, ни в коем случае нельзя.., нельзя… Ah, qu estce quil у а?..^[38]

 Разглагольствования Пуаро были прерваны самым неожиданным образом — в тишине гостиной раздался вдруг сдавленный крик. Все взоры устремились на сэра Чарлза — он пошатнулся, лицо у него судорожно подергивалось. Рюмка выпала из рук на ковер, он, как слепой, сделал несколько неверных шагов и упал замертво.

 Мгновение все ошеломленно молчали, потом пронзительно вскрикнула Анджела Сатклифф, а Мими бросилась к сэру Чарлзу.

 — Чарлз! — кричала она. — Чарлз!

 Она отчаянно рвалась к нему. Мистер Саттертуэйт осторожно удержал ее и отвел в сторону.

 — Боже мой! — воскликнула леди Мэри. — Неужели еще один!

 — Его тоже отравили! — исступленно кричала Анджела Сатклифф. — Это чудовищно! О Боже мой, это чудовищно!

 Она рухнула на кушетку, содрогаясь от рыданий и истерического хохота.

 Только Пуаро не растерялся. Он опустился на колени перед распростертым телом и принялся его осматривать. Все остальные почтительно толпились в сторонке. Наконец Пуаро поднялся, машинально отряхнул пыль с колен и обвел всех взглядом. В гостиной царило гробовое молчание, нарушаемое лишь сдавленными рыданиями Анджелы Сатклифф.

 — Друзья мои, — начал было Пуаро.

 — Болван! — набросилась на него Мими. — Шут гороховый! Строит из себя великого сыщика! Как же, он все на свете знает! И вот новое убийство! Все по вашей милости! И прямо у вас под носом! Лучше бы вы не совались! Это вы убили Чарлза! Вы! Вы!

 Она осеклась — у нее перехватило горло.

 Пуаро печально поник головой.

 — Вы правы, мадемуазель. Признаюсь в этом. Да, это я убил сэра Чарлза. Однако я совсем особый убийца. Могу убить — могу воскресить. Превосходно сыграно, сэр Чарлз, — восхищенно произнес Пуаро. — Поздравляю. Не желаете ли выйти на «бис»?

 Сэр Чарлз вскочил на ноги и отвесил шутливый поклон.

 Мими онемела.

 — Мосье Пуаро, вы — чудовище!

 — О Чарлз! — воскликнула Анджела Сатклифф. — Вы — сущий дьявол!

 — Но зачем?..

 — Как?..

 — Ради Бога?..

 Пуаро поднял руку, и все замолчали.

 — Медам и месье, прошу у вас прощения. Этот спектакль был мне необходим, чтобы убедить вас и, между прочим, и себя тоже, в том, к чему я давно уже пришел логическим путем.

 Вот смотрите. На этот поднос я поставил рюмку, в которую влил чайную ложку воды. Представьте себе, что это яд, никотин. Эти хрустальные рюмки очень похожи на те, что были у сэра Чарлза и сэра Бартоломью. Вы видите, что немного бесцветной жидкости, налитой в такую рюмку из толстого стекла, совершенно невозможно заметить. Представьте теперь, что это рюмка сэра Бартоломью, стоящая на столе у его прибора. Некто вливает туда никотин. Это мог сделать кто угодно: дворецкий, горничная; наконец, кто-то из гостей мог незаметно проскользнуть в столовую. Вот подают десерт, рюмки наполняют портвейном. Сэр Бартоломью его выпивает. Дальнейшее вам известно.

 Сегодня мы пережили еще одну трагедию — бутафорскую. Я попросил сэра Чарлза сыграть роль жертвы. Он блестяще с нею справился. Представим теперь на мгновение, что это не фарс, что сэр Чарлз и вправду умирает. Что предпримет полиция?

 — Господи, ну конечно же исследует содержимое рюмки! — нетерпеливо вскричала мисс Сатклифф.

 Она указала на рюмку, выпавшую из рук сэра Чарлза и все еще валявшуюся на полу.

 — Правда, вы влили туда воду, — продолжала мисс Сатклифф, — а если бы в ней оказался никотин…

 — Допустим, что там никотин, — перебил ее Пуаро. — Вы считаете, что его там обнаружат?

 — Конечно.

 Пуаро покачал головой.

 — Ошибаетесь. Ничего там не найдут.

 Все вопросительно уставились на Пуаро.

 — Понимаете, это не та рюмка, из которой пил сэр Чарлз.

 Смущенно улыбнувшись, Пуаро вытащил рюмку из-под полы фрака.

 — Вот его рюмка. Как видите, простой фокус. Дело в том, что внимание человека обычно обращено к какому-либо одному объекту. Чтобы выполнить фокус, надо было отвлечь ваше внимание. Для этого я использовал подходящий психологический момент. Когда сэр Чарлз рухнул замертво, все взоры обратились к нему. Потом все столпились около него, и никто, ни один из вас, не обращал внимания на Эркюля Пуаро. Тут-то я и подменил рюмки. Итак, я подтвердил свою точку зрения. Такая же минута замешательства была и в «Вороновом гнезде», и в Мелфорт Эбби. И точно так же ничего не было обнаружено ни в стакане с коктейлем, ни в рюмке, из которой пил портвейн сэр Бартоломью.

 — Кто же их подменил? — вскричала Мими.

 — Это нам еще предстоит выяснить, — ответил Пуаро, глядя ей прямо в глаза.

 — А вы разве не знаете?

 Пуаро пожал плечами.

 Растерянные гости стали расходиться. Прощание получилось довольно холодным. У всех было такое чувство, будто их здорово одурачили.

 Решительным жестом Пуаро задержал их.

 — Минутку, прошу вас. Я должен еще кое-что вам сказать. Сегодня, как вы понимаете, мы разыграли пьесу в комическом жанре. Но ее можно сыграть и всерьез, и тогда она превратится в трагедию. Обстоятельства могут сложиться так, что убийца нанесет третий удар. Я обращаюсь ко всем, кто здесь присутствует. Если кто-то из вас знает что-либо связанное с преступлением, заклинаю вас — говорите! Говорите сейчас! Утаивать что-то теперь чрезвычайно опасно, ибо платой за это молчание может стать чья-то жизнь. Поэтому снова и снова умоляю вас: если кто-то что-то знает, говорите!

 Этот призыв, как показалось сэру Чарлзу, был обращен главным образом к мисс Уиллс. Однако он не возымел действия. Никто не проронил ни слова.

 Пуаро вздохнул, опустил руку.

 — Пусть будет так. Я вас предупредил. От меня больше ничего не зависит. Помните, вам всем грозит опасность!

 Увы! Ответом снова было молчание. Гости ушли с ощущением некоторой неловкости. Мими, сэр Чарлз и мистер Саттертуэйт остались. Мими все еще не простила Пуаро Она сидела не шевелясь, но щеки ее пылали, а глаза метали молнии. На сэра Чарлза она тоже старалась не смотреть.

 — Как талантливо вы все это проделали, Пуаро! — восхищенно сказал сэр Чарлз.

 — Поразительно! — засмеялся мистер Саттертуэйт. — Ловко вы подменили рюмку! Как я мог не заметить! Просто не верится!

 — Вот почему я никого не посвятил в свои планы.

 Ради чистоты эксперимента.

 — Стало быть, вы хотели убедиться, что можно незаметно подменить рюмки? Это ваша единственная цель?

 — Нет, пожалуй, не единственная.

 — Да?

 — Я хотел посмотреть, какое выражение будет на лице у одного из гостей, когда сэр Чарлз упадет замертво.

 — У кого? — быстро спрайта Мими.

 — О, это секрет.

 — И вы наблюдали за лицом этого человека? — спросил мистер Саттертуэйт.

 — Да.

 — И что же?

 Пуаро молча покачал головой.

 — Скажите хоть, что вы заметили?

 — Величайшее удивление — вот что было на этом лице, — задумчиво проговорил Пуаро. У Мими захватило дух.

 — Значит, вы знаете убийцу?

 — Пожалуй, что так, мадемуазель.

 — Значит.., значит, вы знаете.., все?

 Пуаро развел руками.

 — Нет, в том-то и дело, что не все. Понимаете, я не знаю, почему был убит Стивен Беббингтон. Пока я этого не узнаю, я ничего не могу доказать. Почему убили Беббингтона — вокруг этого все и вертится.

 В дверь постучали, и вошел мальчик-рассыльный с телеграммой на подносе.

 Пуаро вскрыл конверт. Лицо у него изменилось. Он протянул телеграмму сэру Чарлзу. Заглянув ему через плечо, Мими прочла вслух:

 — «Немедленно приезжайте хочу сообщить важные сведения касательно смерти Бартоломью Стренджа Маргарет Рашбриджер».

 — Миссис де Рашбриджер! — воскликнул сэр Чарлз. — Значит, мы правы. Она связана с этим делом.

 Тотчас же все разом заговорили, заспорили. Но в главном согласились — ехать надо немедленно, и лучше не на автомобиле, а первым же утренним поездом.

 — Ну, наконец, — с облегчением вздохнул сэр Чарлз, — может, хоть что-то прояснится.

 — Что, как вы думаете? — спросила Мими.

 — Не представляю. Но, вероятно, какой-то свет прольется на дело Беббингтона. Ведь Толли наверняка собрал у себя всех, кто так или иначе мог иметь отношение к этому делу — я в этом убежден, — а сюрприз, который он собирался им преподнести, вероятно, был как-то связан с миссис де Рашбриджер. По-моему, логичное предположение. Вы согласны, мосье Пуаро?

 Однако Пуаро покачал головой, и вид у него при этом был довольно растерянный.

 — Эта телеграмма все усложняет, — прошептал он. — Надо торопиться, очень торопиться.

 Мистер Саттертуэйт не видел необходимости в особой спешке, но тем не менее с готовностью согласился:

 — Конечно, мы отправимся первым же поездом. Но вот надо ли ехать нам всем вместе?

 — Мы с сэром Чарлзом уже условились ехать в Джиллинг, — сказала Мими.

 — Эту поездку можно и отложить, — заметил сэр Чарлз.

 — А я считаю, что ничего не надо откладывать, — возразила Мими. — Совсем не обязательно всем четверым ехать в Йоркшир. Это просто глупо. Зачем столько народу? Мосье Пуаро и мистер Саттертуэйт поедут в Йоркшир, а мы с сэром Чарлзом в Джиллинг.

 — Мне бы самому хотелось узнать, что там у этой миссис де Рашбриджер, — неуверенно начал сэр Чарлз. — Мне.., я.., э-э.., ведь уже разговаривал со старшей сестрой.., то есть как-то ввязался в это дело…

 — Именно поэтому лучше вам держаться подальше, — сказала Мими. — Вы там наплели с три короба, а теперь эта самая де Рашбриджер пришла в себя и выведет вас на чистую воду. Гораздо важнее сейчас ехать в Джиллинг. Матушка мисс Милрей доверится вам скорее, чем кому-либо. Ведь ее дочь служит у вас.

 Мими говорила с такой горячностью, так убежденно.

 Сэр Чарлз взглянул ей в лицо.

 — Еду в Джиллинг, — сказал он. — Пожалуй, вы правы.

 — Конечно, права, — обрадовалась она.

 — На мой взгляд, это превосходное решение, — живо отозвался Пуаро. — Как совершенно справедливо заметила мадемуазель, лучше сэра Чарлза никто не сможет поговорить с миссис Милрей. Как знать, а вдруг она сообщит вам даже более важные сведения, чем те, что мы надеемся получить в Йоркшире.

 На том и порешили, и утром следующего дня, в четверть десятого, сэр Чарлз заехал за Мими на своем автомобиле. Пуаро и мистер Саттертуэйт уже отбыли из Лондона поездом.

 Утро стояло прекрасное, в прозрачном воздухе чувствовалась бодрящая прохлада.

 Сэр Чарлз, миновав Темзу, уверенно вел автомобиль на юг кратчайшим путем, выбирая какие-то только ему ведомые улицы и переулки, то и дело петляя и поворачивая, и Мими чувствовала, как радость наполняет ее.

 Вот они уже на бешеной скорости мчатся по Фолкстонскому шоссе. Проехав Мейдстон, сэр Чарлз сверился с картой, и, немного поплутав по проселочным дорогам, они оказались у цели. Часы показывали без четверти двенадцать.

 Джиллинг, маленький, Богом забытый городишко, весь утопал в зелени. Здесь была старинная церковь, домик викария, две-три лавки, ряд коттеджей и несколько муниципальных домов.

 Миссис Милрей жила в крошечном коттедже неподалеку от церкви, окруженной цветущей лужайкой.

 — Миссис Милрей знает о нашей поездке? — спросила Мими, когда они подъезжали к дому.

 — О да. Она написала матери, чтобы ее подготовить.

 — Не знаю, право, удобно ли это?

 — Что вас смущает, дитя мое?

 — Сама не знаю. Может быть, стоило взять с собой мисс Милрей.

 — Честно говоря, я боялся, что при ней я не смогу быть самим собой. Она такая самоуверенная. Начнет сразу мной руководить.

 Мими улыбнулась.

 Миссис Милрей до смешного не походила на дочь. Мисс Милрей была угловатая, а миссис Милрей — кругленькая и полная, как пышка; мисс Милрей отличалась железным характером, а миссис Милрей — кротостью. Прикованная к креслу тяжелой болезнью, она все дни проводила у окна, глядя на улицу.

 Гостям миссис Милрей обрадовалась.

 — Как мило, что вы меня навестили, сэр Чарлз. Я так много о вас слышала от Вайолет. Вайолет!^[39] До чего же это имя не шло к мисс Милрей.

 — Вы даже не представляете, — продолжала миссис Милрей, — как она восхищается вами. Ей так интересно работать у вас. Отчего вы не садитесь, мисс Литтон Гор? Надеюсь, вы извините меня. Ноги отказали мне уже много лет назад. На то воля Божья, я и не ропщу, ко всему можно привыкнуть, всегда говорю я. Может быть, хотите подкрепиться с дороги?

 И хотя ни сэр Чарлз, ни Мими не выразили желания подкрепиться, миссис Милрей это не остановило. Она на восточный манер хлопнула в ладоши, и тотчас был подан чай и печенье.

 Прихлебывая чай и откусывая печенье, сэр Чарлз завел разговор о том, ради чего они приехали.

 — Думаю, вы слышали, миссис Милрей, о трагической смерти мистера Беббингтона, который раньше служил тут викарием?

 Пышка энергично закивала головой в знак согласия.

 — Да, конечно. Я читала в газетах об эксгумации. Неужели кто-то мог его отравить? Просто не могу себе этого представить. Такой чудесный человек, его здесь все любили.., и ее тоже, и их мальчиков.

 — Действительно, загадочная история, — сказал сэр Чарлз. — Мы все просто в отчаянии. Вот и подумали, что, возможно, вы хоть что-то проясните в этом таинственном деле.

 — Я? Но ведь я не видела Беббингтонов уже.., позвольте.., уже, должно быть, больше пятнадцати лет — Знаю, но, может быть, именно в далеком прошлом и произошло нечто такое, за что он поплатился жизнью?

 — Нет, убеждена, ничего такого не было. Они жили тихо и мирно.., очень небогато, ведь у них было трое детей.

 Миссис Милрей охотно предалась воспоминаниям, но — увы! — в них не оказалось ничего, что способно было бы хоть чуть-чуть приподнять завесу тайны.

 Сэр Чарлз показал ей увеличенные фотографические снимки Дейкерсов, фотографию с давнишнего портрета Анджелы Сатклифф и вырезку из газеты с довольно нечетким изображением мисс Уиллс. Миссис Милрей с большим интересом их рассмотрела, но никого не узнала.

 — Нет, никого из них не помню. Конечно, ведь прошло столько времени. У нас тут местечко небольшое. Приезжих мало. Да и уезжают немногие. Вот, правда, девочки Агнью, дочери старого доктора, замуж повыходили и уехали отсюда, а теперешний доктор — он холост — взял себе молоденькую помощницу. Еще старые мисс Колли — они в церкви сидели на почетном месте — так вот они все поумирали.., давно уже, много лет назад. Были Ричардсоны — он умер, а она уехала в Уэльс. Ну и, конечно, разная мелкая сошка… Но вообще здесь мало что меняется. Думаю, Вайолет могла бы вам рассказать больше, чем я. Она совсем еще юной девушкой часто бывала в доме у викария.

 Сэр Чарлз попытался представить себе мисс Милрей «совсем еще юной девушкой» — ничего не вышло.

 Фамилия де Рашбриджер, о которой сэр Чарлз спросил старую леди, не пробудила в ее памяти никаких воспоминаний.

 На том они и простились с миссис Милрей.

 Затем наскоро перекусили в лавке у булочника. Сэр Чарлз не прочь был бы направиться в какое-нибудь более «приличное» место, но Мими заявила, что лучше остаться здесь и постараться разузнать, какие слухи ходят среди местных жителей.

 — Ничего, на этот раз сойдут и вареные яйца с ячменными лепешками, — сурово сказала она. — И вообще, стоит ли так беспокоиться о еде.

 — Вареные яйца всегда нагоняли на меня тоску, — кротко возразил сэр Чарлз.

 Женщина, которая им подавала, оказалась весьма словоохотливой. Она тоже прочла в газетах об эксгумации, и ее потрясло, что речь шла об их «старом викарии».

 — Я тогда была совсем девчонкой, но хорошо его помню, — вздохнула она.

 Однако больше ничего добавить не могла.

 После ленча они пошли в церковь и просмотрели книгу регистрации рождений, браков и смертей. Но и тут не оказалось ничего, что могло бы обнадежить или хотя бы навести на размышления.

 Выйдя из церкви на кладбище, они помедлили. Мими принялась читать имена на надгробиях.

 — Ну и забавные фамилии встречаются, — сказала она. — Смотрите, вот тут целое семейство Шиллингов, а вот Мэри Энн Бонжур.

 — И впрямь смешные! Но и моя не лучше, — вздохнул сэр Чарлз.

 — Картрайт? Не вижу ничего смешного.

 — Да нет. Картрайт — моя сценическая фамилия, потом я ее узаконил.

 — А какая настоящая?

 — Не скажу. Это страшная тайна.

 — Неужели так ужасно?

 — Не ужасно, а смешно.

 — О! Скажите!

 — Нет! — отрезал сэр Чарлз.

 — Ну, пожалуйста!

 — Нет!

 — Ну почему?

 — Вы будете смеяться.

 — Не буду.

 — Будете — удержаться невозможно.

 — Ну, пожалуйста, скажите. Пожалуйста! Ну, пожалуйста, пожалуйста.

 — Вы несносно упрямы, Мими. Зачем вам?

 — А почему вы не говорите?

 — Вы как дитя, Мими. Прелестное дитя, — растроганно сказал сэр Чарлз.

 — Нет, я не дитя.

 — Разве?

 — Ну скажите, — нежно прошептала Мими. Сэр Чарлз грустно улыбнулся.

 — Ладно, так и быть. Моя фамилия Бидон.

 — Нет, правда?

 — Клянусь!

 — Хм! В самом деле ужасно. Всю жизнь называться бидоном!

 — Да, в театре с таким именем карьеры не сделаешь. Помню, в молодости я носился с мыслью назваться Людовиком Кастильони. Но в конце концов остановился на английском имени — Чарлз Картрайт.

 — Но Чарлз ваше настоящее имя?

 — Да, уж хоть об этом-то мои крестные родители позаботились. — И, немного поколебавшись, добавил:

 — Мими, а если я попрошу вас забыть об этом «сэр»? Называйте меня просто Чарлз.

 — Пожалуй.

 — Ведь вчера вы же назвали меня Чарлз. Когда.., когда.., думали, что я умер.

 — А-а, тогда… — сказала Мими, стараясь придать своему голосу беззаботность.

 Сэр Чарлз помолчал, потом вдруг решительно заговорил:

 — Послушайте, Мими, так или иначе, а дело, которым мы занимаемся, утратило свое первоначальное содержание, во всяком случае, для меня. Сегодня я особенно это чувствую. Мне кажется, в моей судьбе оно обрело какой-то новый мистический смысл. Надо его распутать, прежде.., прежде чем я примусь за другое. Я даже стал суеверным. Если нам здесь повезет, стало быть, мне и.., в другом повезет. О, Господи! Зачем ходить вокруг да около? Я так часто играл любовь на сцене.., а в жизни, оказывается, совсем ничего не умею… Мими, скажите прямо: я или Мендерс? Мне надо знать. Вчера мне показалось, что я.

 — Вы не ошиблись.

 — Мими! Мой ангел!

 — Чарлз! Чарлз! Нельзя же целоваться на кладбище!

 — Можно!

 — Так ничего и не узнали, — сокрушенно вздыхала Мими позже, когда они мчались назад, в Лондон.

 — Вздор, мы узнали нечто гораздо более важное. Почему я должен думать о каких-то пасторах, о каких-то докторах? Вы, и только вы, занимаете все мои мысли. Моя дорогая, известно ли вам, что я на тридцать лет старше вас? Это не помешает? Вы уверены?

 Мими нежно сжала его руку.

 — Не говорите чепухи. Интересно, а они что-нибудь разузнали?

 — Может быть, и разузнали. Ну и пусть… — Сэр Чарлз стал вдруг необыкновенно великодушен.

 — Чарлз, но вы же привыкли во всем быть первым.

 Но сэр Чарлз уже расстался с ролью великого сыщика.

 — Да, то было прежде. А теперь пусть Усатый играет первую скрипку. Это его хлеб.

 — Он и вправду знает, кто убийца? Как вы думаете? Он ведь сам сказал, что знает.

 — Скорее всего и понятия не имеет. Просто не хотел ударить в грязь лицом.

 Мими молчала. Сэр Чарлз спросил:

 — О чем вы думаете, дорогая?

 — О мисс Милрей. Она была такая странная в тот вечер. Помните, я вам рассказывала. Она тоже купила газету, где сообщалось об эксгумации, и почему-то все время твердила, что не знает, как поступить.

 — Вздор, — весело сказал сэр Чарлз. — Эта женщина всегда знает, как поступить.

 — Чарлз, я серьезно! Говорю вам, она была не на шутку встревожена.

 — Мими, моя дорогая, ну какое мне дело до мисс Милрей с ее тревогами. Мне ни до кого нет дела, кроме нас с вами.

 — И до трамваев тоже? Не хочу стать вдовой, я еще и женой стать не успела!

 Они вернулись домой к сэру Чарлзу как раз к чаю. Навстречу вышла мисс Милрей.

 — Вам телеграмма, сэр Чарлз.

 — Благодарю, мисс Милрей. — Он открыто, по-мальчишески, улыбнулся. — Послушайте, я должен сообщить вам новость. Мы с мисс Литон Гор решили пожениться.

 Наступило минутное молчание.

 — О! Уверена.., уверена, вы будете очень счастливы! — проговорила мисс Милрей.

 В ее голосе прозвучала какая-то странная нотка.

 Мими это заметила, но даже не успела осознать свои впечатления. Сэр Чарлз резко к ней повернулся.

 — Господи! Мими, посмотрите. Это от Саттертуэйта, — вскричал он, подавая ей телеграмму.

 Мими прочла, и глаза у нее округлились.

 Прежде чем отправиться в путь, Эркюль Пуаро и мистер Саттертуэйт повидались с мисс Линден, секретарем покойного сэра Бартоломью Стренджа. Мисс Линден горела желанием помочь им, но, к сожалению, ничего существенного рассказать не смогла. Миссис де Рашбриджер упоминалась в журнале для записи пациентов. И говорил о ней сэр Бартоломью только как о своей больной.

 В санаторий они прибыли около полудня. Им открыла взволнованная, с пылающими щеками, горничная. Для начала мистер Саттертуэйт попросил вызвать старшую сестру.

 — Не знаю, сможет ли она к вам выйти, — с сомнением сказала девушка.

 Мистер Саттертуэйт достал визитную карточку и черкнул на ней несколько слов.

 — Пожалуйста, передайте ей.

 Их провели в небольшую приемную. Минут через пять дверь отворилась и вошла старшая сестра. Она казалась совсем не такой оживленно-деловитой, как тогда, в первый их визит.

 Мистер Саттертуэйт поднялся.

 — Надеюсь, вы меня помните, — сказал он. — Мы с сэром Чарлзом Картрайтом приходили к вам вскоре после кончины сэра Бартоломью Стренджа.

 — Да, конечно, мистер Саттертуэйт, конечно, помню. Сэр Чарлз еще расспрашивал меня о несчастной миссис де Рашбрижер, подумать только, какое совпадение.

 — Позвольте вам представить мосье Эркюля Пуаро.

 Пуаро поклонился, и старшая сестра, продолжая говорить, рассеянно кивнула в ответ.

 — Не понимаю, вы тут упомянули о телеграмме… Не понимаю, как вы могли ее получить. Какая-то таинственная история. Однако со смертью доктора она, вероятно, не связана? Наверное, это какой-то сумасшедший — только так, по-моему, можно все это объяснить. Кругом полицейские… Просто ужасно.

 — Полицейские? — удивился мистер Саттертуэйт.

 — Да, они тут с десяти утра.

 — Полицейские? — переспросил Эркюль Пуаро.

 — Может быть, мы могли бы теперь повидать миссис де Рашбриджер, — начал мистер Саттертуэйт. — Она нас просила приехать.

 Старшая сестра его перебила:

 — О, мистер Саттертуэйт, значит, вы ничего не знаете?

 — Чего? Чего он не знает? — нетерпеливо спросил Пуаро.

 — Несчастная миссис де Рашбриджер! Она скончалась.

 — Скончалась! — вскричал Пуаро. — Mille tonnerres!^[40] Теперь понятно… Понятно. Я должен был предвидеть… — Он осекся. — Как она скончалась?

 — Очень загадочно. Ей прислали по почте коробку шоколада — конфеты с ликером. Она взяла одну в рот, — вкус, наверное, был отвратительный, — но она ее проглотила — просто машинально, не успела выплюнуть.

 — Oui, oui^[41], это же трудно, если жидкость уже попала в горло.

 — Ну вот, она проглотила и стала звать на помощь. Прибежала сиделка, но мы ничего не могли сделать. Через две минуты она скончалась. Потом доктор послал за полицией, они пришли, проверили конфеты. Весь верхний слой оказался отравлен, а нижний — нет.

 — Каким ядом?

 — Полицейские считают, что это никотин.

 — А, — сказал Пуаро. — Снова никотин. Какой удар! Какой дерзкий ход!

 — Мы опоздали, — сказал мистер Саттертуэйт. — И никогда не узнаем, что она хотела нам сказать. Может быть.., может быть, она кому-нибудь доверилась? — Он выжидательно смотрел на старшую сестру.

 Пуаро покачал головой.

 — Никому она не доверилась. Вот увидите.

 — Можно попробовать разузнать, — предложил мистер Саттертуэйт. — Расспросить сиделок.

 — Конечно, попробуем, — согласился Пуаро, но вид у него при этом был совершенно безнадежный.

 Старшая сестра тотчас распорядилась позвать двух сиделок — дневную и ночную, — которые ходили за миссис де Рашбриджер, но ни одна из них не добавила ничего нового к тому, что им уже было известно. Миссис де Рашбриджер никогда ни словом не упоминала о смерти сэра Бартоломью, а о том, что она отправила телеграмму, сиделки и не подозревали.

 Пуаро попросил, чтобы их провели в комнату умершей. Там распоряжался старший инспектор Кроссфилд, и мистер Саттертуэйт представил его Пуаро.

 Потом они подошли к постели и постояли, глядя на покойную. Это была женщина лет сорока с темными волосами и бледным лицом, хранившим следы предсмертных страданий.

 — Несчастная, — тихо сказал мистер Саттертуэйт и взглянул на Пуаро.

 Выражение его лица потрясло мистера Саттертуэйта — у него даже мурашки по спине пошли.

 — Кто-то знал, что она собирается встретиться с нами, и убил ее, — сказал он. — Убил, чтобы она не могла рассказать…

 Пуаро кивнул.

 — Да, наверное.

 — Чтобы она не сказала нам того, что знала.

 — Или того, чего не знала… Но не будем терять времени. Нам еще многое предстоит сделать. Больше жертв быть не должно. Мы обязаны об этом позаботиться.

 Мистер Саттертуэйт не мог удержаться от вопроса:

 — Вы говорили, что знаете, кто убийца. А то, что здесь произошло, не противоречит вашей версии?

 — Отнюдь. Однако убийца гораздо опаснее, чем я предполагал. Теперь я это понял. Мы должны быть очень осторожны.

 Они рассказали о телеграмме старшему инспектору Кроссфилду, который пошел их проводить. Оказалось, что она была отправлена из Мелфортского почтового отделения. Ее принес какой-то мальчишка. Молодая телеграфистка хорошо это запомнила, потому что телеграмма очень ее взволновала — в ней упоминалось о смерти сэра Бартоломью Стренджа.

 Пообедав со старшим инспектором Кроссфилдом, мосье Пуаро и мистер Саттертуэйт снова приступили к расследованию.

 К шести часам вечера они отыскали мальчика, который принес телеграмму на почту. Телеграмму ему дал какой-то нищий. «А этому нищему, — бойко тараторил мальчик, — ее дала „чокнутая“ леди из дома, что стоит в парке. Завернула в телеграмму две монеты по полкроны и бросила из окна». Нищий говорит: «Дело тут темное, не хочу в него путаться», дает мне полкроны, сдачу, говорит, возьми себе, а сам сматывается.

 Решили, что надо попытаться найти нищего, а пока им здесь больше нечего было делать, и они отправились в Лондон. Домой приехали около полуночи. Сэр Чарлз их ждал. Мими он отправил к леди Мэри.

 Друзья решили обсудить положение.

 — Mes amis^[42], — сказал Пуаро, — послушайте меня. Есть только один способ распутать это дело — заставить работать серые клеточки. Носиться по Англии туда-сюда, без конца всех опрашивать — бессмысленно, это дилетантство. Истину можно установить только путем логических умозаключений.

 Сэр Чарлз, кажется, был в этом не слишком уверен.

 — И что же вы намерены делать?

 — Намерен думать. Дайте мне на это двадцать четыре часа.

 Сэр Чарлз, чуть улыбаясь, покачал головой.

 — И таким путем вы надеетесь узнать, что сообщила бы нам миссис де Рашбриджер, будь она жива?

 — Именно.

 — Едва ли это возможно. Однако, мосье Пуаро, поступайте как знаете. Сам я не в силах разгадать эту тайну. Сдаюсь и признаю свое поражение. Впрочем, у меня теперь совсем иное на уме.

 Возможно, сэр Чарлз надеялся, что его начнут расспрашивать, но его ожидания не оправдались. Правда, мистер Саттертуэйт заметно оживился, но Пуаро, казалось, целиком ушел в свои мысли.

 — Ну, мне пора, — вздохнул сэр Чарлз. — Ах, да вот еще что. Я тревожусь о мисс Уиллс.

 — Почему?

 — Она уехала.

 Пуаро удивленно на него уставился.

 — Уехала? Куда?

 — Никто не знает. Получив вашу телеграмму, я еще раз все обдумал. Я ведь вам говорил, мисс Уиллс что-то скрывает от нас, я был уверен в этом и решил в последний раз попытаться выведать у нее всю правду. Приехал к ней около половины десятого. Оказалось, что она еще утром уехала в Лондон, обещала к вечеру вернуться, а потом от нее принесли телеграмму, где она сообщает, что на день-другой задерживается и просит не беспокоиться.

 — А есть основания беспокоиться?

 — Пожалуй. Понимаете, она ничего с собой не взяла.

 — Странно, — тихо сказал Пуаро.

 — Да. Кажется, будто… Не знаю. Мне как-то не по себе.

 — Я же ее предупреждал, — буркнул Пуаро. — Всех предупреждал. Помните, как я тогда всех просил: «Говорите! Говорите, пока не поздно!»

 — Да, да. Вы думаете, она тоже?..

 — Есть у меня кое-какие соображения, — ответил Пуаро. — Но пока я предпочел бы их не обсуждать.

 — Сначала дворецкий Эллис, теперь мисс Уиллс. Где же все-таки Эллис? Не верится, что полиция до сих пор не напала на его след.

 — Они ищут тело не там, где надо, — сказал Пуаро.

 — Тело? Стало быть, вы согласны с Мими? Думаете, он мертв?

 — Во всяком случае, живым мы его не увидим.

 — Боже мой! — вырвалось у сэра Чарлза. — Какой-то кошмар! Ничего не понятно.

 — Напротив, все понятно и логично.

 Сэр Чарлз пристально посмотрел на него.

 — Как? Вы шутите?

 — Отнюдь. Это подсказывает мне моя железная логика.

 Самоуверенность Пуаро явно задела сэра Чарлза.

 — Не понимаю, — бросил он. — Выходит, я не умею мыслить логически.

 Мистер Саттертуэйт тоже с удивлением смотрел на сыщика.

 — Вы мыслите как актер, сэр Чарлз, — творчески, оригинально, невольно привнося в жизнь драматический эффект. Мистер Саттертуэйт заядлый театрал, он и мыслит как зритель, который наблюдает действие на сцене, игру характеров, чутко воспринимает атмосферу. А я.., у меня трезвый ум. Я вижу только голые факты, ни тебе романтического флера, ни огней рампы.

 — Ну что ж, в таком случае оставляем вас наедине с вашими мыслями.

 — Да. На двадцать четыре часа. Об этом я и хотел вас просить.

 — Тогда желаем удачи. Покойной ночи.

 Когда они вышли, сэр Чарлз раздраженно бросил:

 — Этот тип слишком уж возомнил о себе.

 Мистер Саттертуэйт улыбнулся. Главная роль! В этом все дело.

 — Сэр Чарлз, вы только что сказали: «У меня теперь совсем иное на уме». Что вы имели в виду?

 На лице актера появилось застенчиво-глуповатое выражение, столь хорошо знакомое мистеру Саттертуэйту. Сколько раз он ловил его на лицах счастливых влюбленных во время свадебных церемоний на Ганновер-сквер!

 — Видите ли, мой друг, дело в том, что я.., э-э.., ну Мими и я…

 — Рад слышать! Примите мои поздравления.

 — Конечно, я слишком стар для нее.

 — По-моему, она так не считает. А ей лучше знать.

 — Вы слишком добры ко мне, старина. Знаете, я ведь вбил себе в голову, что она влюблена в Мендерса.

 — Бог с вами, Картрайт. С чего это вы взяли? — искренне удивился мистер Саттертуэйт.

 — Не важно, — решительно заключил сэр Чарлз. — Главное, что это не так…

 Пуаро не удалось провести в раздумье двадцать четыре часа, которые он себе выговорил.

 На другое утро в двадцать минут двенадцатого к нему вдруг явилась Мими. К своему удивлению, она застала великого сыщика за возведением карточных домиков. На ее лице столь живо выразилось презрение, что Пуаро был вынужден оправдываться.

 — Не подумайте, мадемуазель, что я на старости впал в детство. Нет. Просто мой мозг работает лучше всего, когда я строю карточные домики. Это моя старая привычка. Сегодня утром я первым делом купил колоду карт. К сожалению, они оказались не настоящие. Но ничего, такие тоже сойдут.

 Мими подошла к столу и пригляделась к сооружению.

 — Господи! Вы же купили «Счастливые семьи»^[43]! — засмеялась она.

 — Что значит «Счастливые семьи»?

 — Это игра. Детская игра.

 — Ну ничего, мне и такие годятся.

 Мими взяла со стола несколько карт и принялась с нежностью их перебирать.

 — Мисс Булочка — дочь пекаря. Как она мне всегда нравилась. А вот миссис Бидон, жена разносчика молока. О, Боже, Бидон! Да ведь это я.

 — Почему? Что общего у вас с этой смешной картинкой?

 — Как что? Фамилия.

 У Пуаро было такое растерянное лицо, что Мими засмеялась и все ему рассказала.

 — А, так вот о чем говорил вчера сэр Чарлз. А я недоумевал… Бидон… Само собой, вы поменяете фамилию. Не захотите же вы, чтобы вас называли леди Бидон, а?

 Мими снова рассмеялась.

 — Да уж. Пожелайте мне счастья.

 — Я искренне хочу, чтобы вы были счастливы, мадемуазель. И не только пока вы молоды. Я хочу, чтобы счастье сопутствовало вам всегда, чтобы оно было построено не на песке, а на скале.

 — Хорошо, я скажу Чарлзу, что вы назвали его скалой, — улыбнулась Мими. — А теперь о том, зачем я к вам пришла. Мне не дает покоя та вырезка из газеты, которую Оливер выронил из бумажника. Помните? Ее еще мисс Уиллс подняла и отдала ему. Так вот: или Оливер лжет — не может он не помнить, как эта вырезка к нему попала! — или у него ее вообще не было. Он выронил какую-то бумажку, а мисс Уиллс подсунула вместо нее вырезку о никотине.

 — Зачем ей это понадобилось, мадемуазель?

 — Она хотела избавиться от этой вырезки. Вот и подсунула ее Оливеру.

 — Вы думаете, это она убийца?

 — Да.

 — А какие у нее мотивы?

 — Нашли у кого спрашивать! Может быть, она сумасшедшая — это единственное, что мне приходит в голову. У талантливых людей довольно часто бывают психические отклонения. Другой причины не вижу. Право, не знаю, какие еще могут быть мотивы.

 — Действительно, какой-то impasse^[44]. Впрочем, что это я вас спрашиваю о мотивах. Ведь я без конца задаю этот вопрос себе. Почему убили мистера Беббингтона? Как только я смогу ответить на этот вопрос, дело будет закончено.

 — И все-таки, может быть, это сумасшедший?

 — Нет, мадемуазель, не сумасшедший в общепринятых смысле этого слова. У него была причина. Ее-то я и должен установить.

 — Ну что ж, прощайте. Жаль, что потревожила вас, но эта мысль не шла у меня из головы… А теперь мне надо спешить. Мы с Чарлзом идем на генеральную репетицию «Собачки». Вы слышали об этой пьесе? Ее написала мисс Уиллс для Анджелы Сатклифф. Называется «Собачка смеется». Завтра премьера.

 — Mon Dieu!^[45] — вскричал Пуаро.

 — Что с вами? Что-нибудь случилось?

 — Да. И впрямь случилось. Мысль! Блестящая мысль! О, как слеп я был.., как слеп…

 Мими смотрела на него широко открыв глаза. Спохватившись, Пуаро взял себя в руки.

 — Вы, наверное, думаете, что я спятил? Отнюдь! — сказал он. — Я прекрасно слышал, что вы сказали. Вы идете смотреть «Собачка смеется», играет мисс Сатклифф. Идите и не обращайте на меня внимания.

 Мими ушла немного озадаченная. Оставшись один, Пуаро принялся шагать из угла в угол, что-то бормоча себе под нос. Глаза у него стали зелеными, как у кошки.

 — Mais oui^[46], это все объясняет. Любопытный мотив.., очень любопытный… Ни с чем подобным я до сих пор не сталкивался, однако в этом есть здравый смысл, а в тех обстоятельствах было вполне естественно действовать подобным образом. Все равно очень необычное дело.

 Проходя мимо стола, где все еще стоял карточный домик, Пуаро смахнул его.

 — «Счастливые семьи»! Они мне больше не нужны, — сказал он. — Задача решена. Теперь надо действовать.

 Он схватил шляпу, надел пальто и спустился вниз. Швейцар вызвал ему такси. Пуаро дал адрес сэра Чарлза.

 Подъехав к дому, он расплатился с шофером и вошел в холл. Лифтера не оказалось на месте, и Пуаро стал подниматься по лестнице. Едва он достиг третьего этажа, где располагалась квартира сэра Чарлза, как дверь отворилась и вышла мисс Милрей.

 Увидев Пуаро, она вздрогнула.

 — Вы!

 Пуаро улыбнулся.

 — Я! Я собственной персоной или по-английски правильнее сказать «моя собственная персона»! Ну, короче говоря, moi^[47].

 — К сожалению, сэра Чарлза нет. Они с мисс Литтон Гор ушли в театр, в «Бэбилон».

 — Мне он, собственно, и не нужен. Я пришел за своей тростью. По-моему, на днях я забыл ее здесь.

 — А-а, понятно. Ну что ж, Тампл вам ее найдет. Прошу прощения, но мне надо бежать. Хочу успеть на поезд. Еду к матушке в Кент.

 — Не смею задерживать, мадемуазель.

 Он галантно отступил, и мисс Милрей заспешила вниз по лестнице. В руках у нее был маленький чемоданчик.

 Стоило ей исчезнуть из виду, как Пуаро будто и забыл, зачем пришел. Вместо того чтобы позвонить в дверь, он повернул назад и торопливо пошел следом за мисс Милрей. Подойдя к парадной двери, он увидел, как она садится в автомобиль. Вдоль обочины тротуара медленно двигалось другое такси. Пуаро, подняв руку, остановил его и велел ехать следом за первой машиной.

 Он нисколько не удивился, увидев, как автомобиль мисс Милрей направляется к Паддингтонскому вокзалу, хотя всякому понятно, что в Кент оттуда никак не попадешь. Пуаро пошел в кассу и взял билет до Лумаута. Поезд отправлялся через пять минут. Подняв воротник и поплотнее закутавшись в пальто — день был холодный. — он уютно устроился в уголке вагона первого класса.

 В Лумаут поезд прибыл около пяти. Уже темнело. Держась немного поодаль, Пуаро услышал, как носильщик дружески здоровается с мисс Милрей:

 — Это вы, мисс? А мы вас не ждали. Разве сэр Чарлз приезжает?

 — Нет, да и я ненадолго, — отвечала мисс Милрей. — Завтра утром мне надо вернуться. Приехала кое-что отсюда взять. Нет, благодарю, кеб не нужен. Пойду пешком, по рыбачьей тропинке.

 Темнота сгущалась. Мисс Милрей торопливо шла по крутой извилистой тропе. За ней неслышно, как кошка, крался Пуаро.

 Подойдя к «Воронову гнезду», она вынула из сумочки ключ, открыла дверь черного хода и вошла в дом. Дверь она за собой не затворила. Очень скоро она вышла. В руках у нее был ржавый ключ и электрический фонарь. Пуаро спешно спрятался за куст.

 Мисс Милрей обошла дом и стала подниматься по заросшей тропинке. Пуаро следовал за ней. Она все шла и шла, и вот вдруг из тьмы выступили очертания старой каменной башни, каких немало здесь, на побережье. Башня была невысокая, полуразвалившаяся. Однако на окне висела занавеска. Мисс Милрей вставила ключ в скважину массивной деревянной двери.

 Лязгнул замок, и дверь со скрипом отворилась. Мисс Милрей вошла, светя себе фонариком.

 Пуаро торопливо прокрался следом за ней. В слабом свете фонарика он различил стеклянные реторты, бунзеновскую горелку, какие-то приборы.

 Мисс Милрей стояла с ломом в руках. Вот она его подняла и занесла над приборами… Пуаро стремительно подскочил к ней и схватил за руку.

 Она вскрикнула и обернулась.

 Ее взгляд встретился с зелеными как у кошки, глазами Пуаро.

 — А вот этого делать нельзя, мадемуазель. Вы же понимаете, что это улики.

 Эрктоль Пуаро утопал в глубоком кресле. Бра были выключены. Только одна лампа с розовым абажуром бросала на него свет. В этой картине было нечто символическое: Пуаро — только он один — в освещенном пространстве, остальные трое — сэр Чарлз, мистер Саттертуэйт и Мими Литтон Гор — точно зрители, сидели в полумраке.

 Голос Пуаро звучал немного отстраненно. Казалось, он обращается не к присутствующим, а куда-то в пространство.

 — Воссоздать картину преступления — вот цель детектива. Для этого необходимо складывать известные вам факты так, будто вы строите карточный домик. Если какой-то факт не ложится в нужное место, — если карта не сохраняет равновесия, — надо начинать заново, или все ваше построение рухнет.

 Как-то я уже говорил, что есть разные типы мышления: мышление, свойственное, например, режиссеру-постановщику или драматургу, которые видят события как бы в их сценическом воплощении — замечу кстати, что к этому же типу относятся и те, кто мыслит как театральный зритель и с готовностью воспринимает драматические эффекты; затем есть вид мышления, присущий юным романтикам, и, наконец, мышление, свойственное трезвым людям, которые видят не голубое небо и мимозу, а грубо намалеванный задник театральной сцены.

 Итак, mes amis^[48], перехожу к убийству Стивена Беббингтона в августе прошлого года. Тогда сэр Чарлз Картрайт предположил, что мистера Беббингтона убили. Я с этим не согласился. Просто был убежден, что А: никто не станет убивать такого человека, как этот старый славный пастор, и В: в тех обстоятельствах совершить преднамеренное убийство определенного лица было физически невозможно.

 Теперь я признаюсь, что сэр Чарлз оказался прав, а я ошибался. Ошибался, потому что рассматривал это преступление под неверным углом зрения. И только двадцать четыре часа назад я вдруг увидел все в новом свете и понял, что убийство Стивена Беббингтона было вполне возможно и оправданно.

 Однако позвольте шаг за шагом провести вас по тому пути, который прошел я сам. Смерть Стивена Беббингтона я бы назвал первым актом драмы. Конец этого акта — наш отъезд из «Воронова гнезда». Занавес опускается.

 Второй акт драмы начинается в Монте-Карло, когда мистер Саттертуэйт показывает мне газету, в которой сообщается о смерти сэра Бартоломью. Я тотчас же понял, что ошибался и что прав был сэр Чарлз. И Стивен Беббингтон, и сэр Бартоломью Стрендж убиты, и оба убийства — два звена одного преступления. Затем следует третье звено этой цепи — убийство миссис де Рашбриджер. Итак, что нам требуется? Правдоподобная версия, которая позволила бы связать эти три звена. И такая версия существует, а именно: все три преступления совершены одним и тем же лицом в его собственных интересах.

 С самого начала меня поразило в этом деле одно обстоятельство — почему первым убит Стивен Беббингтон, а не сэр Бартоломью Стрендж. Если отвлечься от времени и места совершения этих трех преступлений, то естественно предположить, что главная и основная цель — убийство сэра Бартоломью Стренджа, а два других преступления — следствие первого, и их жертвы каким-то образом были связаны с сэром Бартоломью. Однако, как я уже говорил, факты — вещь упрямая, хотим мы того или нет, но вначале был убит Стивен Беббингтон, а немного спустя сэр Бартоломью Стрендж. Поэтому создается впечатление, что второе убийство — неизбежное следствие первого, и, стало быть, первое убийство — ключ ко всему этому делу.

 Придерживаясь теории вероятности, я весьма склонен был считать, что произошла ошибка. Возможно, думал я, первой жертвой должен был стать сэр Бартоломью Стрендж, а мистера Беббингтона отравили по недоразумению. Однако скоро мне пришлось отказаться от этой мысли. Каждому, кто более или менее близко знал сэра Бартоломью, было известно, что он не пил коктейлей.

 Рассматривал я и иную версию: Стивена Беббингтона отравили по ошибке не вместо сэра Бартоломью, а вместо кого-то другого из числа приглашенных. Однако никаких доказательств в пользу этой версии я не нашел и был вынужден вернуться к мысли о том, что убийство Стивена Беббингтона преднамеренное, но тут на моем пути вставал камень преткновения: в тех обстоятельствах не существовало ни малейшей возможности осуществить такое убийство.

 Любое расследование необходимо начинать с самых простых и очевидных версий. В том, что Стивен Беббингтон отравился коктейлем, сомнений нет. Кто имел возможность подмешать туда яд? На первый взгляд мне показалось, что это могли сделать только те двое, кто готовил коктейли, то есть сам сэр Чарлз Картрайт и горничная Тампл. Но пусть даже кто-то из них и подмешал яд, подстроить так, чтобы именно этот стакан достался мистеру Беббингтону, было невозможно. Правда, Тампл могла бы, ловко орудуя подносом, предложить Беббингтону последний стакан. Такой маневр выполним, хотя и требует известной сноровки. Сэр Чарлз мог просто взять стакан, в котором был яд, и собственноручно подать его Беббингтону. Но ведь ничего подобного не произошло. Все выглядело так, будто этот стакан попал пастору только по воле случая.

 Итак, сэр Чарлз Картрайт и Тампл готовили коктейли. Но присутствовал ли кто-то из них в Мелфорт Эбби? Нет. Кому легче всего было подмешать яд в портвейн сэру Бартоломью? Конечно, дворецкому Эллису и горничной, которая ему помогала. Не исключено, правда, что это сделал кто-то из гостей. Любой из них мог проскользнуть в столовую и влить в стакан сэра Бартоломью раствор никотина. Рискованно? Да. Но возможно.

 Когда я приехал в «Вороново гнездо», вы уже составили список гостей, присутствовавших на обоих званых обедах. Четыре первых имени — капитан Дейкерс, миссис Дейкерс, мисс Сатклифф и мисс Уиллс — я немедленно исключил из рассмотрения.

 Никто из них не мог знать заранее, что они встретят в «Вороновом гнезде» мистера Беббингтона. В качестве яда применили никотин, стало быть, это не экспромт, а тщательно продуманная операция. В списке фигурировали еще три имени — леди Мэри Литтон Гор, мисс Литтон Гор и мистер Оливер Мендерс. Маловероятно, что кто-то из них замешан в преступлении, но теоретически возможно. Все трое местные жители, и каждый из них мог иметь какие-то причины, чтобы избавиться от Стивена Беббингтона. Почему бы не воспользоваться для этой цели званым обедом у сэра Чарлза?

 С другой стороны, я не мог найти ровно никаких доказательств, что преступление совершил кто-то из них троих.

 Мистер Саттертуэйт, который, вероятно, рассуждал примерно так же, заподозрил Оливера Мендерса. Действительно, юный Мендерс вызывал серьезные подозрения. В тот вечер в «Вороновом гнезде» он выказывал все признаки крайнего нервного возбуждения. Кроме того, вам известна необычная судьба этого молодого человека, которая, безусловно, наложила отпечаток на его отношение к жизни и к людям. К тому же у него довольно явно выраженный комплекс неполноценности, который часто толкает человека на путь преступления. Да и молод он еще, не успел обрести ту уравновешенность, которая приходит с годами. Вы помните, что он ссорился с мистером Беббингтоном и открыто выказывал неприязнь по отношению к нему. А как он появился в Мелфорт Эбби? Разве это не подозрительно? А нелепая история с письмом от сэра Бартоломью Стренджа? А газетная вырезка, которую подобрала мисс Уиллс?

 Таким образом, Оливер Мендерс по всем признакам должен был возглавлять список подозреваемых.

 И тут-то, друзья мои, у меня возникло странное чувство. С одной стороны, преступник, очевидно, должен был присутствовать на обоих званых обедах, другими словами, это один из тех семи, что внесены в список. Но вместе с тем у меня было такое ощущение, что эта очевидность подстроена специально. Будто кто-то заранее рассчитал, что к такому именно выводу должен прийти любой здравомыслящий человек, способный рассуждать логически. И вот тогда я понял, что мне подсунули ловко намалеванную декорацию. Преступник умен, и он рассчитал безошибочно: каждый, чье имя значится в этом списке, окажется под подозрением, поэтому его — или ее — имени здесь быть не должно.

 Другими словами, убийца Стивена Беббингтона и сэра Бартоломью Стренджа должен был присутствовать на обоих званых обедах, но на одном из них не явно.

 Есть ли такие, кто на первом обеде был, а на втором не был? Да, это сэр Чарлз Картрайт, мистер Саттертуэйт, мисс Милрей и миссис Беббингтон. Мог ли кто-нибудь из них присутствовать на втором обеде в каком-то ином обличье? Сэр Чарлз и мистер Саттертуэйт были во Франции, мисс Милрей в Лондоне, миссис Беббингтон в Лумауте. Значит, можно заподозрить мисс Милрей и миссис Беббингтон. Но встает вопрос: могла ли мисс Милрей сделать так, чтобы ее не узнали? У нее характерное лицо. Оно врезается в память. Такое лицо не загримируешь. Уверен, появись мисс Милрей в Мелфорт Эбби, ее бы сразу узнали. То же самое можно сказать и о миссис Беббингтон.

 Теперь спросим себя: могли ли мистер Саттертуэйт и сэр Чарлз присутствовать в Мелфорт Эбби и чтобы окружающие об этом даже не догадывались? Что касается мистера Саттертуэйта, то это возможно, но не более того; а вот с сэром Чарлзом дело обстоит иначе.

 Он актер, он привык играть. Какую же роль он мог играть на этот раз?

 Тут я стал размышлять о дворецком Эллисе. Загадочная личность этот Эллис. Появился невесть откуда за две недели до убийства, а потом исчез, как в воду канул. Почему не напали на его след? Да потому, что на самом деле никакого Эллиса на свете нет и не было. А было актерское искусство, костюм и грим.

 Возможно ли такое, спросите вы. Ведь в Мелфорт Эбби каждый лакей знает сэра Чарлза Картрайта, который был близким другом сэра Бартоломью Стренджа. Ну, с прислугой все ясно. Сэр Чарлз ничем не рисковал: если кто-то из них его узнает — не беда, все можно обратить в шутку. Если же за две недели никто ничего не заподозрит, значит, все в порядке, можно действовать. Я припомнил то, что прислуга говорила о дворецком. Он был «совсем как настоящий джентльмен», служил в хороших домах, знал светские сплетни. Тут нет ничего особенного. Но вспомните одну важную подробность. Алиса-горничная, сказала об Эллисе: он «делал все вроде, что полагается, но как-то не так, как другие». Когда я это услышал, то сразу понял, что мое предположение правильно.

 Теперь поговорим о сэре Бартоломью Стрендже. Трудно предположить, что сэр Чарлз мог его провести. Сэр Бартоломью должен был знать о розыгрыше. Есть ли этому доказательства? Есть.

 В самом начале расследования проницательный мистер Саттертуэйт обратил внимание на то, что сэр Бартоломью вопреки своей обычной манере шутил с Эллисом: «Вы славный малый, Эллис, вам просто цены нет!» Вполне понятное замечание, если предположить, что дворецкий — сэр Чарлз Картрайт и что сэр Бартоломью посвящен в тайну.

 Сэр Бартоломью, очевидно, считал перевоплощение сэра Чарлза удачной шуткой. Может быть, даже они заключили пари. Видимо, доктор собирался разыграть гостей. Помните, он говорил, что готовит сюрприз. Этим и объясняется его необычная веселость. Между тем, заметьте, есть еще время отступить. Если бы в этот вечер кто-то узнал в Эллисе сэра Чарлза Картрайта, непоправимого несчастья не случилось бы. Все превратили бы в шутку. Но никто не обратил внимания на этого немолодого, чуть прихрамывающего дворецкого с его потемневшими от белладонны глазами, бакенбардами и родимым пятном на запястье. Какая улика для опознания! Как тонко все продумано! Однако, увы, полный провал! Люди, оказывается, в большинстве своем совсем ненаблюдательны. Казалось бы, описывая Эллиса, все должны были упомянуть о родимом пятне, а его за целых две недели никто даже не заметил! Кроме дотошной мисс Уиллс. Впрочем, к ней мы скоро вернемся.

 Что происходит потом? Сэр Бартоломью умирает. Не своей смертью. На этот раз никто в этом не сомневается. Приходит полиция. Допрашивают Эллиса и всех остальных. Ночью Эллис исчезает, воспользовавшись потайным ходом, затем вновь обретает свой обычный облик и спустя пару дней уже разгуливает по парку в Монте-Карло, ожидая известия о смерти друга и готовясь выразить приличествующие случаю удивление, сожаление и прочее.

 Это, напоминаю, всего лишь версия. У меня нет доказательств, но все последующие события подтверждают мою правоту. Карточный домик, построенный мною, не падает. А письма, найденные под камином в комнате Эллиса, спросите вы. Но ведь именно сэр Чарлз их обнаружил!

 Письмо, в котором сэр Бартоломью якобы просит юного Мендерса подстроить аварию, сэр Чарлз тоже пишет сам. Что может быть легче? Если Мендерс не уничтожит это письмо, сэр Чарлз, он же Эллис, сам это сделает. Ведь подсунул же он Оливеру в бумажник газетную вырезку!

 Теперь перейдем к третьей жертве — миссис де Рашбриджер. Когда мы впервые о ней слышим? Сразу же после рассказа горничной о том, как сэр Бартоломью, к ее удивлению, шутит с Эллисом и называет его славным малым, что совершенно несвойственно доктору. Сэру Чарлзу любой ценой надо отвлечь внимание мистера Саттертуэйта от этой опасной темы, и он торопливо спрашивает у горничной, что дворецкий сообщил сэру Бартоломью. Она называет имя пациентки — миссис де Рашбриджер. Сэр Чарлз делает все, чтобы обратить внимание мистера Саттертуэйта на эту никому не известную женщину и поскорее замять разговор о дворецком. Он идет в санаторий и расспрашивает старшую сестру. Словом, сэр Чарлз из кожи вон лезет, чтобы направить следствие по ложному пути.

 Рассмотрим роль, которую играет в этой драме мисс Уиллс — весьма любопытная личность. Она из тех людей, образ которых невозможно удержать в памяти. Она не блещет ни красотой, ни остроумием, ни обаянием. Ее просто невозможно описать. Однако она чрезвычайно умна и наблюдательна. В своих произведениях она берет реванш. Она зло и беспощадно мстит людям. Из всех сидевших за столом только она одна обратила внимание на дворецкого. Возможно, что-то в его облике поразило ее, не знаю. Наутро после убийства жадное любопытство заставило ее, как выразилась горничная, сунуть нос в чужие дела. Она заглянула в комнату Дейкерсов, она ходила на ту половину, где живет прислуга. Ее вел инстинкт мангусты.

 Она одна вызывала у сэра Чарлза некоторое беспокойство. Вот почему он сам хотел ею заняться. Разговаривая с ней, он совершенно успокоился. Особенно порадовало его то, что она заметила родимое пятно. А потом случилось непредвиденное. Думаю, до этой минуты в сознании мисс Уиллс образы Эллиса и сэра Чарлза не связывались между собой. Наверное, Эллис ей просто смутно кого-то напомнил. Но, как я уже говорил, она необыкновенно наблюдательна. Когда дворецкий подавал блюда, она невольно обратила внимание на его руки.

 Тогда ей не пришло в голову, что Эллис — это сэр Чарлз. Но теперь у нее вдруг мелькнуло подозрение. Она попросила сэра Чарлза сделать вид, что он подает ей блюдо с овощами. Ей, как вы, наверное, догадываетесь, было все равно, на какой руке у него родимое пятно — на правой или на левой. Она выдумала этот предлог, чтобы хорошенько рассмотреть его руки в том же положении, в каком она видела руки Эллиса.

 Вот тут-то она все и поняла. Но мисс Уиллс женщина со странностями. Она в одиночестве упивалась своим открытием. Кроме того, она никоим образом не была уверена, что сэра Бартоломью Стренджа убил сэр Чарлз. Ну, сыграл роль дворецкого, да, но это вовсе не означает, что он убийца. Сколько ни в чем не повинных людей молчат, потому что боятся навлечь на себя подозрение.

 Итак, мисс Уиллс держала свое открытие в тайне — и наслаждалась этим. Однако сэр Чарлз был встревожен. Ему не давало покоя выражение злобного торжества у нее на лице, которое он случайно подглядел, выходя из комнаты. Она что-то знает. Что? Не о нем ли? Хотя уверенности у него не было, он чувствовал, что это касается дворецкого Эллиса. Сначала мистер Саттертуэйт, теперь мисс Уиллс. Надо отвлечь внимание от опасной темы и обратить его на что-то другое. У сэра Чарлза созрел план — простой, дерзкий, который, как он надеялся, введет всех в заблуждение.

 В тот день, когда я вас пригласил к себе на коктейль, сэр Чарлз, вероятно, встал рано поутру. Он отправился в Йоркшир и, переодевшись в лохмотья, подговорил мальчишку отправить телеграмму. Затем вернулся в Лондон как раз вовремя, чтобы принять участие в том маленьком представлении, которое я задумал. Но сэр Чарлз сделал и кое-что еще. Он отправил коробку шоколадных конфет миссис де Рашбриджер, женщине, которую он никогда не видел и о которой ничего не знал.

 Вам известно, что произошло в тот вечер. Видя, как встревожен сэр Чарлз, я был твердо уверен: мисс Уиллс что-то подозревает. Когда сэр Чарлз разыграл сцену смерти, я наблюдал за лицом мисс Уиллс. На нем отразилось изумление. И я понял, что мисс Уиллс подозревала сэра Чарлза в убийстве. Увидев, как он упал замертво, она удивилась и решила, что заблуждалась.

 Но если мисс Уиллс подозревает сэра Чарлза, ей грозит большая опасность. Человек, совершивший два убийства, не остановится и перед третьим. И я протрубил тревогу: в тот же вечер я позвонил мисс Уиллс по телефону. По моему совету она не мешкая на следующее же утро уехала из дому. С тех пор она живет здесь, в этом отеле. Я был прав в своих опасениях — сэр Чарлз, вернувшись из Джиллинга, помчался в Тутинг. Но он опоздал. Птичка упорхнула.

 Между тем все идет так, как он задумал. Миссис де Рашбриджер хочет сообщить нам что-то важное. Ее убивают, она ничего не успевает сказать. Какое трагическое совпадение! Прямо как в детективных романах, как в театре, как в кино! Снова декорации, картон, мишура.

 Однако Эркюля Пуаро не проведешь. Помните, мистер Саттертуэйт мне сказал: «Миссис де Рашбриджер убили, чтобы она не рассказала нам того, что знала». «Или того, чего не знала», — заметил я тогда. Мистер Саттертуэйт был озадачен. Хотя можно было догадаться, в чем дело. Миссис де Рашбриджер убили, потому что на самом деле она вообще ничего не могла нам рассказать. Она ничего даже не знала о преступлении. Но сэру Чарлзу необходимо было, чтобы она умерла. И несчастную, ни о чем не подозревающую женщину убивают…

 Сэр Чарлз уверен, что все идет как по маслу. Он не догадывается, что совершил ошибку.., причем так глупо, совсем по-детски! Телеграмма от миссис де Рашбриджер была адресована мне, Эркюлю Пуаро, в отель «Ритц». Но ведь о том, что я занимаюсь этим делом, она знать никак не могла. Никто в тех местах об этом не знал. Какая глупая оплошность!

 Eh bien, я значительно продвинулся в расследовании дела. Убийца был мне известен. Но я до сих пор не знал, почему он совершил первое преступление.

 И я продолжал размышлять.

 Как и прежде, я понимал, что главное звено в цепи преступлений — убийство сэра Бартоломью Стренджа. Почему же сэр Чарлз убил своего старого друга? Можно ли представить себе мотивы его поступков? Да, можно.

 Послышался глубокий вздох. Сэр Чарлз Картрайт медленно поднялся и подошел к камину. Он стоял подбоченясь, сверху вниз глядя на Пуаро. Как сказал бы мистер Саттертуэйт, вылитый лорд Иглмаунт, надменно взирающий на жалкого стряпчего, который осмелился обвинить его в мошенничестве. На породистом лице его светлости написано отвращение. Ни дать ни взять картина под названием «Благородный лорд и ничтожный плебей».

 — У вас слишком пылкое воображение, мосье Пуаро, — сквозь зубы процедил сэр Чарлз. — Стоит ли говорить, что в вашем повествовании нет ни слова правды. Как у вас хватило наглости, черт побери, преподнести нам эту дешевую стряпню. Впрочем, продолжайте, мне даже любопытно. Зачем, по-вашему, мне понадобилось убивать человека, с которым я дружил с детских лет?

 Эркюль Пуаро, презренный буржуа, плебей, поднял взгляд на гордого аристократа, возвышавшегося над ним.

 — Сэр Чарлз, у нас есть пословица — cherchez la femme. Вот тут-то и зарыта собака. Я наблюдал за вами и за мадемуазель Литтон Гор. И слепому ясно, что вы влюблены, вы одержимы страстью, которую способен питать только очень немолодой человек к очень юной невинной девушке.

 И ее сердце, как я заметил, принадлежит вам. Стоило вам сказать слово, и она призналась бы в своих чувствах.

 Но вы молчали. Почему?

 Перед вашим другом, мистером Саттертуэйтом, вы притворялись этаким простодушным влюбленным, который не ведает, что возлюбленная отвечает на его чувства. Прикидывались, будто ревнуете мисс Литтон Гор к Оливеру Мендерсу. Не верю, что вы, человек столь светский, столь искушенный в отношениях с прекрасным полом, могли так обманываться. Нет, вы прекрасно понимали, что мисс Литтон Гор питает к вам нежные чувства.

 Почему вы не женились? Ведь вам так этого хотелось. Стало быть, существовали какие-то препятствия. Какие же? Может быть, у вас уже есть жена? Но никто никогда об этом не заикался. Все считали вас холостяком. Возможно, вы женились в ранней юности, еще до того, как стали известным актером, спрашивал я себя.

 Что же случилось с вашей женой? Если она жива, то почему никто ничего о ней не знает? Если вы живете врозь, то почему не развелись? Может быть, ваша жена католичка или она просто не одобряет разводов. Во всяком случае, все равно было бы известно, что у вас есть жена и что она живет отдельно от вас.

 Бывают, однако, трагические обстоятельства, когда развод невозможен. Скажем, вашу жену приговорили к пожизненному заключению в тюрьме, или она находится в психиатрической больнице. Правда, если вы вступили в брак, будучи совсем молодым, об этом может никто не знать.

 А если никому ничего не известно, то можно жениться на мисс Литтон Гор. Однако допустим, что старый друг вашего детства сэр Бартоломью Стрендж, почтенный доктор и честный человек, посвящен в вашу тайну. Он глубоко вам сочувствует, снисходительно смотрит на ваши любовные связи и беспорядочную жизнь, но вы понимаете, что он не станет молчать, глядя, как вы при живой жене вступаете в брак с ничего не подозревающей юной девушкой.

 Стало быть, чтобы жениться на мисс Литтон Гор, необходимо устранить сэра Бартоломью Стренджа.

 Сэр Чарлз засмеялся.

 — А старый Беббингтон? По-вашему, он тоже все знал?

 — Именно так я и подумал вначале. Но потом выяснилось, что никаких подтверждений этому нет. К тому же все равно никуда не деться от одного неоспоримого обстоятельства: у вас не могло быть никакой уверенности, что яд попадет мистеру Беббингтону. Почему вы его убили? На этот вопрос я никак не мог ответить. И вдруг случайное замечание, брошенное мисс Литтон Гор, открыло мне глаза.

 Яд был предназначен не Стивену Беббингтону. Он был предназначен любому из присутствующих, за исключением троих: мисс Литтон Гор, которой вы сами заботливо подали стакан, вас самого и сэра Бартоломью Стренджа, который, как известно, не пил коктейлей.

 — Что за чепуха! Должен же быть какой-то повод! А я его не вижу! — вскричал мистер Саттертуэйт.

 — Тем не менее он есть, — торжествующе сказал Пуаро. — Повод необычный.., весьма необычный. Убийство Стивена Беббингтона не что иное, как генеральная репетиция.

 — Что?

 — Да, ведь сэр Чарлз актер. Его ведет актерская привычка. Прежде чем совершить убийство, надо его отрепетировать. Никаких подозрений возникнуть не может. Он ведь не получает никакой выгоды, кто бы из присутствующих ни умер. Кроме этого, как мы знаем, доказать, что он собирался отравить какое-либо определенное лицо, невозможно. Итак, друзья мои, генеральная репетиция проходит успешно. Мистер Беббингтон умирает, но никому и в голову не приходит, что это убийство. Сэр Чарлз вынужден сам наталкивать нас на мысль о преступлении, и он весьма доволен тем, что мы не принимаем всерьез его подозрений. Стаканы подменить ему тоже удается довольно легко. И он убеждается, что во время настоящего представления все сойдет без сучка без задоринки.

 Как вам известно, события развивались немного иначе. На обеде у сэра Бартоломью среди гостей был доктор, который сразу заподозрил отравление. Теперь сэру Чарлзу не остается ничего другого, как всячески подогревать интерес к смерти Беббингтона. Надо, чтобы все поверили, будто убийство сэра Бартоломью — естественное следствие той смерти. Надо, чтобы все задумались над вопросом — почему убит Стивен Беббингтон, а не доискивались, кому и зачем понадобилось устранять сэра Бартоломью.

 Однако сэр Чарлз не учел необычайную наблюдательность и деловитость мисс Милрей. Во-первых, она знала, что ее хозяин любит иногда производить химические опыты в полуразрушенной башне в саду. Во-вторых, она заметила, что никотин, который она заказывала для опрыскивания роз, расходуется необъяснимо быстро. Когда мисс Милрей прочла в газете, что мистер Беббингтон отравлен никотином, она с ее острым умом сразу поняла, чем занимался у себя в лаборатории сэр Чарлз.

 Он добывал из раствора для опрыскивания роз чистый алкалоид.

 Мисс Милрей не знала, как ей поступить. Она с детства была знакома с мистером Беббингтоном, и в то же время глубоко и преданно любила своего неотразимо-обаятельного хозяина, любила так, как способна любить только дурнушка.

 В конце концов она решается уничтожить приборы в лаборатории сэра Чарлза. Сам он столь уверен в своей безопасности, что и не помышляет об этом.

 Итак, мисс Милрей отправляется в Корнуолл, я следую за ней.

 Сэр Чарлз снова засмеялся.

 Сейчас, более чем когда-либо, он выглядел настоящим аристократом. На лице его выражалась брезгливость, точно он увидел крысу.

 — Значит, эти старые химические приборы и есть все ваши улики против меня? — с презрением спросил он.

 — Нет, — возразил Пуаро. — Еще ваш паспорт, где указано, когда вы уехали из Англии и когда вернулись. И Глэдис Мэри Бидон, жена Чарлза Бидона, находящаяся в психиатрической лечебнице в графстве Харвертон.

 До этой минуты Мими не проронила ни звука и сидела, не шелохнувшись, точно статуя. Но тут она встрепенулась. У нее вырвался негромкий вскрик, похожий скорее на стон.

 Сэр Чарлз повернулся к ней — движения его были неторопливы и величественны.

 — Мими, вы ведь не верите ни единому его слову, правда?

 Сэр Чарлз с улыбкой простер к девушке руки.

 И Мими медленно двинулась к нему, будто он ее гипнотизировал. Ее глаза, в которых застыла мучительная мольба, неотрывно смотрели на него. Сделав несколько неверных шагов, она вдруг опустила глаза, дрогнула, не зная, куда идти, у кого искать поддержки.

 Внезапно она вскрикнула и упала на колени перед Пуаро.

 — Это правда? Правда?

 Пуаро движением, исполненным доброты и сочувствия и в то же время твердым, положил руки ей на плечи.

 — Правда, мадемуазель.

 В полной тишине слышались только рыдания Мими.

 Сэр Чарлз будто сразу постарел.

 Теперь у него было лицо старика, на котором пагубные страсти оставили свой след.

 — Будь ты проклят! — хрипло сказал он. За всю свою долгую жизнь на сцене он не произнес реплики, в которой звучала бы такая неподдельная и такая бессильная злоба.

 С этими словами сэр Чарлз повернулся и бросился вон из комнаты.

 Мистер Саттертуэйт вскочил со стула, но Пуаро покачал головой, продолжая нежно гладить по волосам рыдающую Мими.

 — Он сбежит! — кричал мистер Саттертуэйт.

 — Нет, ему осталось одно — уйти. Медленно удалиться на глазах у публики или сразу исчезнуть со сцены.

 В это время дверь бесшумно отворилась, и кто-то вошел. Это был Оливер Мендерс. Его лицо утратило столь привычное, презрительно-насмешливое выражение. Он побледнел, осунулся, и вид у него был несчастный.

 — Посмотрите, мадемуазель, — мягко сказал Пуаро, наклоняясь к девушке. — Вот ваш друг. Он отвезет вас домой.

 Мими поднялась с колен. Она молча смотрела на Оливера, точно не узнавая его, потом, споткнувшись, неуверенно сделала шаг к нему навстречу.

 — Оливер… Отвези меня домой. О, пожалуйста, отвези меня поскорее домой.

 Он обнял ее и повел к двери.

 — Да, дорогая, пойдем. Пойдем.

 Ноги у девушки подкашивались, она едва шла. Оливер и мистер Саттертуэйт с двух сторон поддерживали ее. У двери она, казалось, взяла себя в руки, выпрямилась и вскинула голову.

 — Благодарю. Мне уже лучше.

 Пуаро поманил Оливера Мендерса, и молодой человек вернулся в комнату.

 — Будьте с ней как можно деликатнее, — сказал Пуаро.

 — Еще бы, сэр! Она самое дорогое, что есть у меня на свете, вы это знаете. Любовь к ней причинила мне так много страданий, так меня ожесточила. Но теперь я стану другим. Я буду для нее надежной опорой. И может быть, когда-нибудь…

 — Верю, так и будет, — сказал Пуаро. — По-моему, в ее сердце уже пробуждались нежные чувства к вам, но тут явился он и поразил ее воображение. Эти знаменитости, которым все поклоняются, как они опасны для юной девушки! В один прекрасный день Мими вас полюбит, и вы построите здание своего счастья на прочном фундаменте.

 Оливер вышел из комнаты, и Пуаро проводил его ласковым взглядом.

 Вскоре вернулся мистер Саттертуэйт.

 — Мосье Пуаро, — сказал он, — вы самый удивительный человек, которого я когда-либо знал.

 Пуаро напустил на себя скромный вид.

 — Вздор, право, вздор. Трагедия в трех актах. И вот занавес падает.

 — Извините меня… — нерешительно начал мистер Саттертуэйт.

 — Наверное, хотите, чтобы я что-то вам объяснил?

 — Да, мне хотелось бы знать…

 — Пожалуйста, спрашивайте.

 — Почему вы иногда говорите по-английски безупречно, а иногда.., не совсем?

 Пуаро засмеялся.

 — О, охотно объясню! Я и впрямь умею хорошо говорить по-английски. Однако, мой друг, ломаный английский дает неоценимые преимущества. Люди начинают вас немного презирать. «Иностранец! — говорят они. — И сказать-то по-английски ничего толком не умеет». Я не люблю нагонять на людей страх, я предпочитаю выглядеть в их глазах немного смешным. А еще обожаю хвастаться! «Э-э, приятель, — думает англичанин, — уж слишком ты о себе возомнил! Видно, не многого стоишь!» Так обычно думают англичане. А ведь это неверно. Понимаете, я таким образом усыпляю их бдительность. К тому же это уже стало привычкой…

 — Господи! — воскликнул мистер Саттертуэйт. — Сколько мудрости! Прямо как у змеи!

 Он задумался, затем огорченно сказал:

 — А я вот, кажется, отнюдь не блестяще проявил себя в этом деле.

 — Напротив. Вы первый обратили внимание на чрезвычайно существенное обстоятельство — на то, как сэр Бартоломью говорил с дворецким. Вы заметили, что мисс Уиллс необычайно наблюдательна и проницательна. Право, вы могли бы сами обо всем догадаться, если бы не были падки, как всякий заядлый театрал, на сценические эффекты.

 Мистер Саттертуэйт заметно приободрился. Внезапно его поразила какая-то мысль, у него даже челюсть отвисла.

 — Боже мой! — вскричал он. — До меня только сейчас дошло! Ведь отравленный коктейль мог выпить любой из нас! Это мог быть я!

 — Нет, друг мой, все могло обернуться куда хуже.

 — Как?!

 — Это мог быть я, — сказал Эркюль Пуаро.