• Эркюль Пуаро, #1
Загадочное происшествие в Стайлзе

О книге

 В дебютном романе Агаты Кристи «Загадочное происшествие в Стайлзе», вышедшем в 1920 году, читатель впервые встречается с самым знаменитым сыщиком XX столетия – усатым бельгийцем Эркюлем Пуаро, а также с его другом и помощником Гастингсом. Именно в этом романе Пуаро впервые демонстрирует свои дедуктивные способности – раскрывает преступление, опираясь на всем известные факты.

Глава 1
Я отправляюсь в Стайлз

 Повышенный интерес публики к нашумевшему судебному процессу, известному в свое время как «преступление в Стайлзе», теперь несколько поубавился. Однако этот процесс приобрел широкую известность, и мой друг Пуаро, а также обитатели Стайлза попросили меня подробно изложить эту историю, надеясь таким образом заставить умолкнуть сенсационные слухи, которые все еще продолжают распространяться.

 Вначале кратко об обстоятельствах, из-за которых я оказался связанным с этим трагическим происшествием.

 В связи с ранением меня отправили с фронта в тыл, и после нескольких месяцев, проведенных в довольно унылых, мрачных госпиталях и наводящих тоску санаториях для послебольничного долечивания, я получил месячный отпуск по болезни. А поскольку у меня не было ни родных, ни близких друзей, я как раз пытался решить, что предпринять, когда случайно встретил Джона Кавендиша. Последние десять лет я встречался с ним крайне редко. Собственно говоря, я никогда особенно хорошо его не знал. Начать с того, что он старше меня лет на пятнадцать, хотя и не выглядел на свои сорок пять. В детстве я часто бывал в Стайлзе, имении в Эссексе, которое принадлежало его матери.

 Но теперь, встретившись через столько лет, мы с удовольствием предались воспоминаниям о старых временах, и в результате Джон пригласил меня провести мой отпуск в Стайлзе.

 – Mater[1] будет очень рада снова вас увидеть, – добавил он.

 – Как она себя чувствует? – осведомился я. – Надеюсь, хорошо?

 – О да! Полагаю, вы знаете, что она снова вышла замуж.

 Боюсь, я слишком явно выразил удивление. Миссис Кавендиш, какой я ее помнил, вышла замуж за отца Джона – в то время вдовца с двумя сыновьями. Тогда она была красивой женщиной средних лет. Теперь ей никак не могло быть меньше семидесяти. Я запомнил ее энергичной, доминирующей личностью, несколько чрезмерно увлеченной благотворительностью и подобного рода общественной деятельностью. Миссис Кавендиш обожала открывать благотворительные базары и вообще изображать Lady Bountiful.[2] Она действительно была щедрой женщиной, да и сама обладала значительным состоянием.

 Загородное имение Стайлз-Корт мистер Кавендиш приобрел в первые годы их супружества. Он полностью находился под влиянием жены и, умирая, оставил ей в пожизненное пользование не только имение, но и большую часть доходов, что было явно несправедливо по отношению к двум его сыновьям. Однако мачеха всегда была добра и щедра к ним, да и мальчики в момент женитьбы их отца были еще так малы, что считали ее своей матерью.

 Лоуренс, младший, с детства отличался болезненностью. Он получил диплом врача, но довольно быстро оставил медицину и жил дома, в Стайлзе, лелея честолюбивые литературные амбиции, хотя его стихи никогда не имели заметного успеха.

 Джон, старший из сыновей, какое-то время занимался адвокатской практикой, но в конце концов тоже обосновался в Стайлзе и стал вести более приятную для него жизнь сельского сквайра. Два года назад он женился и привез жену в Стайлз, хотя я подозреваю, что, если бы мать увеличила ему денежное содержание, он предпочел бы обзавестись собственным домом. Однако миссис Кавендиш относилась к тому типу женщин, которые любят поступать по-своему и ожидают, чтобы это всех устраивало. В данном случае она, разумеется, являлась хозяйкой положения – деньги были в ее руках.

 Джон не мог не заметить моего удивления, когда я услышал о новом замужестве его матери, и довольно мрачно ухмыльнулся.

 – К тому же он отвратительный прохвост и пройдоха! – в ярости крикнул Джон. – Должен сказать, Гастингс, что это очень осложнило нашу жизнь. А уж Эви… Вы помните Эви?

 – Нет.

 – О! Наверное, она появилась уже после вашего отъезда. Это помощница моей матери, компаньонка и вообще мастер на все руки! Эви – просто молодчина! Нельзя сказать, чтобы она была особенно молода и красива, но энергии ей не занимать!

 – Вы собирались что-то сказать…

 – О, про этого типа?… Он появился из ниоткуда, под предлогом, будто является троюродным братом Эви или что-то в этом роде, хотя сама Эви не особенно охотно признает это родство. Этот тип абсолютный чужак, что сразу видно. У него большая черная борода, и он носит лакированные туфли в любую погоду! Однако мать сразу почувствовала к нему симпатию и взяла его в качестве секретаря… Вы ведь знаете, она постоянно ведает сотнями всяких благотворительных обществ.

 Я кивнул.

 – Ну и, разумеется, за время войны сотни таких обществ превратились в тысячи! Этот тип, конечно, оказался ей очень полезен. Но вы можете себе представить, как мы были ошеломлены, когда три месяца назад она вдруг объявила, что они с Алфредом помолвлены! Он по крайней мере лет на двадцать моложе ее! Просто-напросто бесстыдная, неприкрытая погоня за наследством!.. Но что поделаешь – она сама себе хозяйка… и вышла замуж за этого типа!

 – Должно быть, для вас всех ситуация сложилась нелегкая?

 – Мало сказать – нелегкая! Ужасная!

 Вот так и получилось, что три дня спустя я сошел с поезда в Стайлз-Мэри на маленькой нелепой станции, не имевшей никакой видимой причины на существование, но все-таки примостившейся посреди зеленых полей и сельских проезжих дорог. Джон Кавендиш ждал меня на платформе и проводил к машине.

 – У меня еще осталась капля-другая бензина. Он почти весь расходуется благодаря повышенной активности матери.

 Деревня Стайлз-Сент-Мэри находилась милях в двух от станции, а Стайлз-Корт располагался приблизительно на расстоянии мили по другую сторону. Стоял теплый тихий день раннего июля. Глядя на спокойную равнину Эссекса, такую зеленую и мирную в лучах послеполуденного солнца, я не верил своим глазам, мне казалось почти невероятным, что где-то недалеко отсюда идет война. Я вдруг оказался совсем в ином мире.

 – Боюсь, Гастингс, вам покажется здесь слишком тихо, – сказал Джон, когда мы повернули к въездным воротам.

 – Как раз то, чего я хочу, дружище!

 – О, вообще-то здесь довольно приятно, если вы хотите вести бездеятельную жизнь. Два раза в неделю я провожу занятия с добровольцами и помогаю на фермах. Моя жена регулярно работает «на земле». Каждое утро она поднимается в пять часов доить коров и работает до ленча. В общем, это очень хорошая жизнь, если бы не Алфред Инглторп! – Джон вдруг резко затормозил и посмотрел на часы. – Интересно, есть ли у нас время захватить Цинтию? Пожалуй, нет! К этому времени она уже вышла из госпиталя.

 – Цинтия? Это не ваша жена?

 – Нет. Цинтия – протеже моей матери, дочь ее старой школьной соученицы, которая вышла замуж за подлого солиситора. Он оказался неудачником, женщина вскоре умерла, и девочка осталась сиротой без всяких средств. Моя мать пришла ей на помощь – Цинтия живет с нами вот уже около двух лет. Она работает в госпитале Красного Креста в Тэдминстере, в семи милях отсюда.

 Продолжая говорить, он подъехал к фасаду красивого старого дома. Леди в добротной твидовой юбке, склонившаяся над цветочной клумбой, выпрямилась при нашем появлении.

 – Привет, Эви! – крикнул Джон. – А вот и наш раненый герой! Мистер Гастингс – мисс Ховард!

 Мисс Ховард пожала мне руку сердечной, почти болезненной хваткой. Мое первое впечатление – невероятно синие глаза на загорелом лице. Это была женщина лет сорока, с приятной внешностью и глубоким, почти мужским, громким голосом. Высокая, плотного сложения, и такие же под стать фигуре крепкие ноги в добротных, толстых башмаках. Ее речь, как я вскоре убедился, напоминала телефонный стиль.

 – Сорняки лезут так быстро. Мне за ними никак не поспеть. Я и вас пристрою. Берегитесь!

 – Рад быть хоть чем-нибудь полезен! – отозвался я.

 – Не говорите так. Никогда не поверю.

 – Вы циник, Эви, – смеясь, произнес Джон. – Где у нас сегодня чай – в доме или на лужайке?

 – На лужайке. День слишком хорош, чтобы сидеть взаперти.

 – Тогда пошли. Сегодня вы уже свое отработали. Пойдемте подкрепимся чаем.

 – Ну что ж. – Мисс Ховард стянула садовые перчатки. – Пожалуй, я с вами согласна. – И она повела нас вокруг дома, к тому месту, где в тени платана был накрыт стол.

 С плетеного стула поднялась женщина и сделала несколько шагов нам навстречу.

 – Моя жена – Гастингс, – представил нас Джон.

 Никогда не забуду моего первого впечатления от встречи с Мэри Кавендиш. Ее высокая, стройная фигура четко выделялась на фоне яркого солнечного света. В чудесных желтовато-карих глазах, каких я не встречал ни у одной женщины, будто сверкали искры тлеющего огня. От нее исходила сила глубокого покоя, и в то же время в этом изящном теле чувствовался неукротимый дух. Эта картина до сих пор ярка в моей памяти.

 Мэри Кавендиш встретила меня несколькими приветливыми словами, произнесенными низким чистым голосом, и я опустился на плетеный стул, испытывая удовольствие от того, что принял приглашение Джона. Миссис Кавендиш угостила меня чаем. Несколько произнесенных ею фраз усилили мое первое впечатление от этой на редкость обворожительной женщины. Внимательный слушатель всегда стимулирует признательного рассказчика. Я стал в юмористическом тоне описывать отдельные эпизоды моего пребывания в санатории и льщу себя надеждой, что изрядно позабавил свою хозяйку. Джон хоть и славный парень, но блистательным собеседником его вряд ли назовешь.

 В этот момент из дома через открытое французское окно донесся хорошо запомнившийся мне с детства голос:

 – В таком случае, Алфред, вы напишете принцессе после чая, а леди Тэдминстер я завтра напишу сама. Или, может быть, нам стоит подождать известия от принцессы? В случае отказа леди Тэдминстер может открыть базар в первый день, а миссис Кросби – во второй. Да… потом еще герцогиня со школьным праздником.

 Послышалось неразборчивое бормотание мужчины, а затем в ответ донесся повышенный голос миссис Инглторп:

 – Да, конечно! После чая будет вполне хорошо. Вы так предусмотрительны, дорогой Алфред!

 Французское окно распахнулось немного шире, и на лужайке появилась красивая седоволосая пожилая леди с властным лицом. За ней шел мужчина, в манерах которого чувствовалась почтительность.

 Миссис Инглторп тепло меня встретила:

 – Как замечательно, мистер Гастингс, снова видеть вас через столько лет! Алфред, дорогой! Это мистер Гастингс. Мистер Гастингс, это мой муж.

 Я с нескрываемым любопытством смотрел на «дорогого Алфреда». Он, безусловно, производил впечатление чего-то инородного. Меня не удивило отношение Джона к его бороде. Это была самая длинная и самая черная борода, какую мне когда-либо доводилось видеть. Инглторп носил пенсне в золотой оправе, и у него было на редкость неподвижное лицо. Меня поразила мысль, что этот человек вполне естественно выглядел бы на сцене, но в реальной жизни он казался удивительно не на месте, звучал фальшивой нотой.

 – Очень приятно, мистер Гастингс, – проговорил он глубоким, вкрадчивым голосом и подал руку, почти ничем не отличавшуюся от деревяшки. Затем повернулся к жене: – Эмили, дорогая, мне кажется, эта подушка несколько влажновата.

 Миссис Инглторп лучезарно улыбнулась, и Алфред, демонстрируя нежную заботу, заменил подушку. Странное увлечение такой разумной во всем женщины!

 С появлением мистера Инглторпа за столом воцарилась какая-то напряженность и завуалированное чувство недоброжелательности. Только мисс Ховард не старалась скрыть своих чувств. Между тем миссис Инглторп, казалось, не замечала ничего необычного. Ее говорливость ничуть не изменилась за прошедшие годы, речь лилась непрерываемым потоком, преимущественно о предстоящем в скором времени благотворительном базаре, который она сама организовала. Иногда миссис Инглторп обращалась к мужу, уточняя даты и время. Заботливая, внимательная манера Алфреда не менялась. Я сразу почувствовал к нему сильную антипатию. Вообще, я склонен считать, что мое первое впечатление обычно правильно и довольно проницательно.

 Миссис Инглторп дала некоторые указания Эвлин Ховард. Между тем мистер Инглторп обратился ко мне своим почтительным тоном:

 – Служба в армии – ваша постоянная профессия, мистер Гастингс?

 – Нет. До войны я служил в «Ллойде».[3]

 – И вернетесь туда, когда все кончится?

 – Возможно. Или начну что-нибудь совершенно новое.

 Мэри Кавендиш повернулась ко мне:

 – Что бы вы в самом деле выбрали в качестве профессии, если бы это зависело только от вашего желания?

 – Ну-у! Это зависит…

 – Нет ли у вас какого-нибудь увлечения? – продолжала она. – Вас что-нибудь привлекает? Ведь хобби есть у всех… Правда, иногда довольно нелепое.

 – Вы будете надо мной смеяться.

 Она улыбнулась:

 – Возможно.

 – Видите ли, у меня всегда было тайное желание стать детективом.

 – Настоящим – из Скотленд-Ярда? Или Шерлоком Холмсом?

 – О, конечно, Шерлоком Холмсом! В самом деле меня это ужасно привлекает. Однажды в Бельгии я встретил известного детектива, и он совершенно увлек меня. Это был замечательный человек. Обычно он говорил, что хорошая работа детектива заключается всего лишь в методе. Я взял его систему за основу, хотя, разумеется, пошел несколько дальше. Он был странным человеком: небольшого роста, внешне настоящий денди и необыкновенно умен.

 – Мне самой нравятся хорошие детективные истории, – заметила мисс Ховард. – Хотя пишут много всякой чепухи. Преступник всегда обнаруживается в последней главе. Все ошеломлены! А по-моему, настоящий преступник виден сразу.

 – Есть огромное количество нераскрытых преступлений, – возразил я.

 – Я не имею в виду полицию. Я говорю о людях, которые оказались замешаны в преступлении. О семье. Их не проведешь и не одурачишь! Они-то будут знать!

 Меня позабавило такое замечание мисс Ховард.

 – Значит, вы полагаете, что если бы среди ваших друзей совершилось преступление, скажем убийство, то можно было бы тут же назвать убийцу?

 – Разумеется! Конечно, я не могла бы доказать это своре юристов, но уверена, точно знала бы, кто преступник. Я почувствовала бы его кончиками пальцев, стоило бы ему лишь ко мне приблизиться.

 – Это могла бы оказаться и «она», – заметил я.

 – Могла бы. Но убийство – это насилие. У меня оно больше ассоциируется с мужчиной.

 – Однако не в случае с отравлением. – Четкий, чистый голос миссис Кавендиш заставил меня вздрогнуть. – Только вчера доктор Бауэрштейн говорил мне, что из-за незнания представителями медицинской профессии редких ядов существует, вероятно, бессчетное количество нераскрытых преступлений.

 – Что с вами, Мэри? Какая отвратительная тема для разговора! – воскликнула миссис Инглторп. – Меня прямо дрожь пробирает.

 Молодая девушка в форме VAD[4] легко пробежала через лужайку.

 – Ты что-то сегодня поздно, Цинтия! Это мистер Гастингс – мисс Мёрдок.

 Цинтия Мёрдок была юным созданием, полным жизни и энергии. Она сбросила свою маленькую форменную шапочку VAD, и меня сразу захватили красота вьющихся каштановых волос и белизна маленькой ручки, которую она протянула за чашкой чаю. С темными глазами и ресницами она была бы красавицей.

 Девушка уселась прямо на землю рядом с Джоном, и я протянул ей тарелку с сандвичами. Она улыбнулась:

 – Садитесь здесь, на траве! Это намного приятнее.

 Я послушно опустился около нее:

 – Вы работаете в Тэдминстере, не так ли?

 Цинтия кивнула:

 – Видно, за мои грехи.

 – Значит, вас там изводят? – улыбаясь, спросил я.

 – Хотела бы я посмотреть, как это у них получится! – воскликнула Цинтия с вызовом.

 – У меня есть кузина, которая работает в госпитале, – заметил я. – Она в ужасе от медсестер.

 – Меня это не удивляет. Они такие и есть, мистер Гастингс. Именно такие! Вы даже представить себе не можете. Но я – слава Небесам! – работаю в больничной аптеке.

 – Сколько же людей вы отправили на тот свет? – спросил я, улыбаясь.

 – О! Сотни! – ответила она, тоже улыбнувшись.

 – Цинтия! – громко позвала миссис Инглторп. – Как ты думаешь, ты смогла бы написать для меня несколько записок?

 – Конечно, тетя Эмили!

 Цинтия быстро встала, и что-то в ее манере напомнило мне о зависимом положении девушки – как бы ни была добра миссис Инглторп, она, видимо, никогда не дает ей забыть об этом.

 Затем миссис Инглторп обратилась ко мне:

 – Джон покажет вам вашу комнату, мистер Гастингс. Ужин в половине восьмого. Мы вот уже некоторое время как отказались от позднего обеда. Леди Тэдминстер, жена нашего члена парламента (между прочим, она была дочерью последнего лорда Эбботсбёри), сделала то же самое. Она согласна со мной, что следует подать пример экономии. У нас хозяйство военного времени. Ничто не пропадает: каждый клочок использованной бумаги укладывается в мешки и отсылается.

 Я выразил восхищение, и Джон повел меня в дом. Широкая лестница, раздваиваясь, вела в правое и левое крыло дома. Моя комната находилась в левом крыле и выходила окнами в сад.

 Джон оставил меня, и через несколько минут я увидел из окна, как он медленно шел по траве, взявшись за руки с Цинтией Мёрдок. И в тот же момент услышал, как миссис Инглторп нетерпеливо позвала: «Цинтия!» Девушка вздрогнула и побежала в дом. В это время из тени дерева вышел мужчина и медленно пошел в том же направлении. На вид ему было лет сорок. Смуглый, с чисто выбритым меланхолическим лицом. Похоже, им владели какие-то сильные эмоции. Проходя мимо дома, он глянул вверх, на мое окно, и я узнал его, хотя за пятнадцать лет он очень изменился. Это был Лоуренс, младший брат Джона Кавендиша. Меня удивило, что могло вызвать такое выражение на его лице.

 Потом я выбросил эту мысль из головы и вернулся к размышлениям о своих собственных делах.

 Вечер прошел довольно приятно, а ночью мне снилась загадочная Мэри Кавендиш.

 Следующий день выдался солнечным, ярким, и я был полон чудесных ожиданий.

 Я не видел миссис Кавендиш до ленча, во время которого она предложила мне отправиться на прогулку. Мы чудесно провели время, бродя по лесу, и вернулись в дом около пяти часов.

 Как только мы вошли в большой холл, Джон сразу потащил нас обоих в курительную комнату. По его лицу я понял, что произошло нечто неладное. Мы последовали за ним, и он закрыл за нами дверь.

 – Послушай, Мэри, – нетерпеливо произнес Джон, – произошло черт знает что!.. Эви поскандалила с Алфредом Инглторпом и теперь уходит.

 – Эви? Уходит?

 Джон мрачно кивнул:

 – Да. Видишь ли, она пошла к матери и… О-о! Вот и сама Эви.

 Вошла мисс Ховард. Губы ее были сурово сжаты; в руках она несла небольшой чемодан. Эви выглядела возбужденной, решительной и готовой защищаться.

 – Во всяком случае, я сказала все, что думала! – взорвалась она при виде нас.

 – Моя дорогая Эвлин! – воскликнула миссис Кавендиш. – Этого не может быть!

 Мисс Ховард мрачно кивнула:

 – Это правда. Боюсь, я наговорила Эмили таких вещей, что она их не забудет и скоро не простит. Неважно, если мои слова не очень глубоко запали. С нее как с гуся вода! Только я сказала ей прямо: «Вы старая женщина, Эмили, а уж недаром говорится: нет большего дурака, чем старый дурак! Ведь Алфред моложе вас на целых двадцать лет, так что не обманывайте себя, почему он на вас женился. Деньги! Так что не допускайте, чтобы у него было много денег! У фермера Рэйкса очень хорошенькая молодая жена. Вы бы спросили у вашего Алфреда, сколько времени он там проводит». Она очень рассердилась. Понятное дело! А я добавила: «Нравится вам это или нет, только я вас предупреждаю: этот тип скорее убьет вас в вашей же кровати, чем посмотрит на вас! Он мерзавец! Можете мне говорить все, что хотите, но запомните мои слова: он негодяй и мерзавец!»

 – И что она ответила?

 Мисс Ховард скорчила в высшей степени выразительную гримасу:

 – «Милый Алфред… дорогой Алфред… Злая клевета… злые женщины… которые обвиняют моего дорогого мужа…» Чем скорее я уйду из этого дома, тем лучше. Так что я ухожу!

 – Но… не сейчас…

 – Немедленно!

 Минуту мы сидели и во все глаза смотрели на нее. Джон Кавендиш, убедившись в том, что его уговоры бесполезны, отправился посмотреть расписание поездов. Его жена пошла за ним, бормоча, что надо бы уговорить миссис Инглторп изменить ее решение.

 Как только они вышли из комнаты, лицо мисс Ховард изменилось. Она нетерпеливо наклонилась ко мне:

 – Мистер Гастингс, по-моему, вы честный человек! Я могу вам довериться?

 Я несколько удивился. Мисс Ховард положила ладонь на мою руку и понизила голос почти до шепота:

 – Присматривайте за ней, Гастингс! За моей бедной Эмили. Они тут все как клубок змей! Все! О, я знаю, что говорю. Среди них нет ни одного, кто не нуждался бы в деньгах и не пытался бы вытянуть у нее побольше. Я защищала ее, как могла. А теперь, когда меня тут не будет, они все на нее накинутся.

 – Разумеется, мисс Ховард, сделаю все, что смогу, – пообещал я. – Но уверен, сейчас вы просто расстроены и возбуждены.

 Она перебила меня, медленно покачав головой:

 – Поверьте мне, молодой человек. Я дольше вашего прожила на свете. Все, что я прошу, – не спускайте с нее глаз. Вы сами увидите.

 Через открытое окно послышался шум мотора и голос Джона. Мисс Ховард поднялась и направилась к двери. Взявшись за дверную ручку, она повернулась и поманила меня пальцем:

 – Мистер Гастингс, особенно следите за этим дьяволом – ее мужем!

 Больше она ничего не успела сказать, так как ее буквально заглушил хор голосов сбежавшихся на проводы людей. Инглторпы не появились.

 Когда автомобиль уехал, миссис Кавендиш вдруг отделилась от нашей группы и пошла через проезд к лужайке навстречу высокому бородатому мужчине, который явно направлялся к дому. Она протянула ему руку, и щеки у нее порозовели.

 – Кто это? – резко спросил я, так как инстинктивно почувствовал к этому человеку неприязнь.

 – Доктор Бауэрштейн, – коротко ответил Джон.

 – А кто такой доктор Бауэрштейн?

 – Он отдыхает в деревне после тяжелого нервного расстройства. Лондонский специалист, по-моему, один из величайших экспертов по ядам, очень умный человек.

 – И большой друг Мэри, – вставила неугомонная Цинтия.

 Джон Кавендиш нахмурился и тотчас сменил тему разговора:

 – Давайте пройдемся, Гастингс! Это отвратительная история! У Эви всегда был острый язык, но во всей Англии не найти более преданного друга, чем она.

 Он направился по тропинке через посадки, и мы пошли в деревню через лес, служивший границей имения.

 Уже на обратном пути, когда мы проходили мимо одной из калиток, из нее вышла хорошенькая молодая женщина цыганского типа. Она улыбнулась нам и поклонилась.

 – Какая красивая девушка, – заметил я с удовольствием.

 Лицо Джона посуровело.

 – Это миссис Рэйкс.

 – Та самая, о которой мисс Ховард…

 – Та самая! – с излишней резкостью подтвердил он.

 Я подумал о седовласой старой леди в большом доме и об этом оживленном плутовском личике, которое только что нам улыбнулось, и вдруг ощутил холодок неясного дурного предчувствия. Но постарался не думать об этом.

 – Стайлз в самом деле замечательное старинное поместье, – произнес я.

 Джон довольно мрачно кивнул:

 – Да, это прекрасное имение когда-нибудь будет моим… Оно уже было бы моим, если бы отец сделал соответствующее завещание. И тогда я не был бы так чертовски стеснен в средствах.

 – Вы стеснены в средствах? – удивился я.

 – Дорогой Гастингс, вам я могу сказать, что мое положение буквально сводит меня с ума!

 – А ваш брат не может вам помочь?

 – Лоуренс? Он истратил все, что имел, до последнего пенса, издавая свои никчемные стихи в роскошных обложках. Нет! Все мы сидим без денег, вся наша компания. Надо сказать, наша мать всегда была очень добра к нам. Я хотел сказать – была добра до сих пор… Но после своего замужества, разумеется… – Джон нахмурился и замолчал.

 Впервые я почувствовал, что с уходом Эвлин Ховард обстановка в доме необъяснимо изменилась. Ее присутствие внушало уверенность. Теперь, когда эта уверенность исчезла, все, казалось, наполнилось подозрением. Почему-то перед моим мысленным взором возникло неприятное лицо доктора Бауэрштейна. Меня переполнили неясные подозрения. Я засомневался во всех, и на какой-то момент у меня появилось предчувствие неотвратимо надвигающегося несчастья.