Рождество Эркюля Пуаро

 Трессильян шел ко входной двери. Кто-то звонил до неприличия настойчиво. Как раз сейчас, пока он шел по коридору, снова раздались пронзительные звонки.

 Трессильян рассердился. Так нетерпеливо, невежливо звонить у дверей его господина не позволено никому! Это, наверное, еще одна группа рождественских певцов, которые пришли за данью. Ну, он им сейчас выскажет!

 Сквозь матовое стекло в дверях он увидел силуэт – высокий мужчина в мягкой шляпе с отвисшими полями. Он открыл дверь. Ну точно, как он и думал: безвкусно одетый эксцентричного вида незнакомец – ужасно вызывающий костюм! – по всему видно, навязчивый побирушка-нищий.

 – Гром и молния! Да ведь это же Трессильян! – воскликнул незнакомец. – Как дела, старикан?

 Трессильян уставился на него, даже затаил дыхание от неожиданности, присмотрелся внимательнее. Эта резко очерченная надменная линия щек и подбородка, тонкий нос, веселые глаза...

 – Мистер Гарри... – выдохнул он. Гарри Ли засмеялся:

 – Я вас напугал, похоже? Почему? Ведь меня здесь ждут, или, может, нет?

 – Как же, сэр! Ждут, конечно, сэр.

 – Ну так почему же тогда такое удивление?

 Гарри Ли отошел на несколько шагов и стал оглядывать дом – солидное, но малоэстетичное строение из кирпича.

 – Все такая же страшная развалина, – сказал он, – но все еще стоит, и это – главное. Как здоровье моего отца?

 – Он почти не выходит из комнаты, еле передвигается. Но в целом здоровье у него достаточно хорошее.

 – Старый грешник!

 Гарри Ли вошел в дом, Трессильян принял его шарф и театрального вида шляпу.

 – А как поживает мой любимый братец Альфред? У него тоже все в порядке? Будет ли он рад видеть меня?

 – Думаю, что да, сэр.

 – А я не думаю. Как раз наоборот! Наверное, известие о моем приезде совершенно выбило его из колеи. Мы никогда не могли терпеть друг друга. Вы почитываете Библию, Трессильян?

 – Разумеется, время от времени читаю.

 – Тогда вы знаете историю о блудном сыне. Послушный брат вовсе не обрадовался тому, что блудный сын вернулся, помните? Благополучный домосед Альфред явно не обрадуется моему возвращению.

 Трессильян, не произнося ни слова, смотрел в одну точку прямо перед собой. Застывшая спина выражала протест. Гарри хлопнул его по плечу:

 – Ладно, старина! Пойдем! Веди меня к жирному тельцу, заколотому в мою честь!

 – Соизвольте, пожалуйста, пройти со мной сначала в гостиную, мистер Гарри. Я не знаю, где сейчас все господа. За вами не послали машину на вокзал, чтобы встретить, потому что никто точно не знал, когда вы приедете.

 Гарри оглянулся по сторонам.

 – Вся старая декорация на прежнем месте, – констатировал он. – Мне кажется, здесь вообще ничего не изменилось за эти двадцать лет, пока я отсутствовал.

 Он вошел в гостиную. Старый слуга пробормотал:

 – Пойду поищу мистера Альфреда или миссис Лидию, – и быстро удалился.

 Гарри Ли сделал несколько шагов и вдруг застыл как вкопанный. В растерянности, не веря глазам своим, он уставился на привидение, которое сидело на подоконнике. Глаза его скользнули по черным волосам, желтоватой, смуглой коже лица. Он был явно обескуражен.

 – Боже всевышний! – выдохнул он наконец. – Вы, вероятно, седьмая и прекраснейшая супруга моего отца?!

 Привидение спрыгнуло с подоконника и подошло к нему.

 – Я – Пилар Эстравадос, – представилось оно. – А ты, должно быть, мой дядя Гарри, брат мамы?

 – Значит, ты – дочка Дженни?

 Пилар пропустила мимо ушей этот вопрос.

 – Почему ты спросил меня, не седьмая ли я жена твоего отца? У него действительно было шесть жен? Гарри засмеялся:

 – Нет, я полагаю, что у него была одна – во всяком случае, официально. Ну, Пилар, действительно трудно поверить, что в этом мавзолее может цвести что-то столь светлое, как ты.

 – В этом мавз... что-что?

 – В этом мавзолее восковых фигур! Я всегда находил этот дом ужасным. Но сегодня, когда я снова увидел его после стольких лет отсутствия, он кажется мне еще более убогим, чем прежде.

 – О нет! – решительно возразила Пилар, хотя и почтительно понизила при этом голос. – Здесь все очень красиво. Мебель тяжелого дерева, ковры – толстые, мягкие ковры повсюду, и много, много орнаментов. Все такое добротное и очень дорогое!

 – Это верно, конечно.

 Она явно развлекала Гарри.

 – И все-таки то, что здесь ты, – сказал он, – для меня как удар под дых...

 Он запнулся, потому что именно в этот момент в комнату вошла Лидия.

 – Здравствуй, Гарри! Я Лидия – жена Альфреда.

 – Здравствуй, Лидия!

 Он пожал ей руку, окидывая быстрым оценивающим взглядом ее интеллигентное, выразительное лицо. Так мало женщин умеют столь грациозно двигаться.

 Лидия в свою очередь пыталась быстро осмыслить то впечатление, которое он произвел на нее. Он был пугающе огромным, как медведь, но в нем не было ничего отталкивающего. И тем не менее, безоглядно доверять ему я не стану, решила она. И сказала с улыбкой:

 – Ну, и как все тут выглядит спустя столько лет? Сильно все изменилось?

 – Не особенно. – Он огляделся. – В этой комнате переставили мебель.

 – О да, несколько раз, это я так захотела.

 Он вдруг засмеялся, внезапно состроив мину, как у гнома, напомнив ей старика этажом выше.

 – Так стало гораздо лучше – значительно больше вкуса. Мне ведь в свое время сообщали, что старый добрый Альфред женился на девушке, предки которой пришли в Англию еще с завоевателями.

 Лидия улыбнулась:

 – Да, думаю, это верно. Но с некоторых пор таких предков стало просто несметное количество.

 – А как дела у Альфреда? – спросил Гарри. – Он все тот же «Господин Медленно, Но Верно»?

 – Не знаю, найдешь ли ты в нем какие-то перемены.

 – А что поделывают остальные? Судьба разбросала их по всей Англии?

 – Нет. На Рождество они все будут здесь. Гарри раскрыл глаза от изумления:

 – Что? Да тут намечается настоящий семейный праздник! Раньше отец не был таким сентиментальным. Он, наверное, сильно изменился.

 – Вероятно.

 Голос Лидии прозвучал сухо. Пилар слушала молча и с интересом.

 – А Джордж? Он все такой же старый скряга? Как его взволновало однажды, когда ему пришлось отдать полпенни из своих карманных денег!

 – Джордж – член парламента, депутат от Вестеринхэма.

 Гарри откинул голову и звонко захохотал:

 – Не может быть! Наш толстячок в парламенте. Вот так штука!

 Его безудержный смех звучал почти не жестоко и, казалось, готов был взорвать комнату. Пилар задержала дыхание, даже Лидия вздрогнула. Вдруг Гарри перестал смеяться и устремил взгляд в сторону двери. Там стоял Альфред. Выражение лица у него было какое-то особенное и странное.

 Вначале Гарри смотрел на него, не двигаясь; затем по лицу его пробежала улыбка. Он сделал шаг вперед.

 – Ну и дела. Так это же Альфред. Альфред кивнул.

 – Привет, Гарри, – сказал он холодно.

 «Как все это странно, – подумала Лидия. – Они стоят друг против друга, как две собаки, настороженно обнюхивающие одна другую.»

 Глаза Пилар широко раскрылись. «Как глупо эти двое уставились друг на друга, – подумала она. – Почему они не поцелуются? Ах, да. Англичане ведь этого не делают. Но они могли бы хоть что-нибудь сказать. Почему же они просто стоят и молча смотрят?»

 Наконец Гарри нарушил молчание:

 – Странное чувство – снова оказаться здесь.

 – Понятное дело. Ведь прошло как-никак много лет с тех пор, как тебя... С тех пор, как ты уехал отсюда.

 Гарри провел указательным пальцем по щеке. Это движение всегда означало, что на него находит гнев.

 – Да, – сказал он – Я рад, что я... – он сделал паузу, чтобы придать больший вес своим словам, – вернулся домой.

 ***

 – Я, вероятно, очень плохой.

 Он откинулся в своем кресле и поглаживал пальцем предательски подрагивающую щеку. Перед ним в камине плясал огонь. Пилар сидела рядом и защищала его лицо от жара маленьким бумажным веером. Иногда она начинала помахивать им. Симеон с большим наслаждением наблюдал за мягкими грациозными движениями ее руки. Больше самому себе, чем этой юной девушке, он сказал:

 – Да. Плохой человек. Или ты другого мнения, Пилар?

 Пилар пожала плечами:

 – Как говорят монашки, все мужчины плохи, вот нам и приходится молиться за них.

 – Но я все-таки стал значительно худшим, чем большинство других. – Симеон засмеялся. – И не жалею об этом! Это доставляло мне удовольствие... Каждой минутой своей жизни я наслаждался. Утверждают, что в старости о многом жалеешь, но это пустая болтовня! Я не жалею ни о чем, а ведь пускался, так сказать, во все тяжкие. Я обманывал, воровал... Бог мой, да! И женщины, всегда эти женщины! Кто-то мне недавно рассказывал про одного арабского предводителя, у которого было сорок сыновей-телохранителей, и все были почти одного возраста. Сорок! Не знаю, правда, завел ли я сорок, но я тоже смог бы составить себе приличную охрану, если бы собрал всех своих внебрачных детей! Ну, Пилар, что ты на это скажешь? Ты в ужасе?

 – Нет. Почему это я должна быть в ужасе? – спросила Пилар удивленно. – Мужчины всегда волочатся за женщинами. Мой отец тоже. Поэтому женщины так часто бывают несчастливы и идут в церковь, чтобы молиться.

 Старый Симеон наморщил лоб.

 – Я сделал несчастной Аделаиду, – пробормотал он – Боже, что это была за женщина! Свежая, здоровая и прекрасная она была, когда я на ней женился. А потом? Все время жаловалась и плакала. Любой муж сойдет с ума, если его жена постоянно плачет... У нее не было характера, это правда. Если бы она хоть один-единственный раз поступила мне наперекор. Она всегда мне уступала, всегда! Когда я женился на ней, то думал, что остепенюсь, перестану мотаться по свету, создам семью и смогу забыть свою прошлую жизнь.

 Он замолчал и уставился на огонь.

 – Создам семью! Вот и создал. И что это за семья получилась! – По его губам скользнула презрительная усмешка. – Ты только посмотри на них! Ни одного ребенка, похожего на меня! Неужели они и в самом деле совсем ничего от меня не переняли? Ни одного настоящего сына среди всех законных и незаконных! Альфред, например, боже ты мой! Я сыт им по горло, когда он глядит на меня своими верными собачьими глазами, всегда готовый выполнить мою волю. Что за болван' Жена его... Лидию я люблю. Лидия умница, но она совершенно не выносит меня. Совершенно не выносит. Она терпит меня только ради Альфреда.

 Он посмотрел на девушку со значением.

 – Пилар, запомни одно. Ничто так не раздражает человека, как покорность.

 Она улыбнулась ему. Ее юная, полная жизни женственность согрела ему сердце.

 – А Джордж? – продолжал он. – Что он такое? Толстый зануда. Надутый мыльный пузырь. Никакого ума, никакой храбрости, и скуп на деньги!... Дейвид – дурак и мечтатель, всегда был им. Маменькин сын. Единственное разумное, что он сделал в жизни, так это женился на энергичной надежной женщине.

 Он вдруг ударил рукой по подлокотнику:

 – Гарри самый лучший среди них! Бедный Гарри! Позор семьи. Но в нем, по крайней мере, есть жизнь!

 Пилар кивнула:

 – Да, он мил. Он так смеется и при этом забавно откидывает голову. Мне он тоже нравится.

 Старик посмотрел на нее.

 – Вот как? Он тебе нравится? Гарри всегда имел успех у женщин, в этом он пошел в меня.

 Он захохотал:

 – Я прожил хорошую жизнь. Очень хорошую жизнь. В ней было всего предостаточно.

 – У нас в Испании есть поговорка: бери себе все, что захочешь, но заплати за это, сказал бог.

 – Отлично сказано.

 Симеон Ли задумался над ее словами.

 – Бери себе все, что захочешь... Именно это я и делал в своей жизни, брал все, что захочу.

 – А ты заплатил за это?

 Голос Пилар прозвучал неожиданно звонко, как фанфара, и требовательно.

 Симеон смолк и уставился на нее:

 – Что ты такое говоришь?

 – Я спрашиваю, заплатил ли ты за это, дедушка?

 – Это... Я не знаю, – неуверенно сказал старик. Затем снова ударил рукой по подлокотнику. – Как тебе в голову пришло спросить меня о таком?

 – Я просто задумалась об этом, – мягко ответила Пилар.

 – Да ты – маленькая чертовка!

 – Но ведь, несмотря на это, ты любишь меня, дедушка?

 – Да, я люблю тебя, я с удовольствием сижу здесь с тобой. Рядом со мной уже давно не было никого столь молодого и красивого. Это хорошо на меня действует. Это греет мои старые кости... Ты моя плоть и кровь. И этому я обязан Дженнифер! Она была лучшей из всех.

 Пилар улыбнулась мягко и загадочно.

 – Но ты меня не проведешь, маленькая кошка! Я точно знаю, почему ты так терпеливо сидишь здесь и слушаешь меня... Деньги... Вся причина, в деньгах... или, может, ты будешь уверять, что любишь своего старого дедушку?

 – Нет, я тебя не люблю, но ты мне нравишься. Это правда, можешь мне поверить. Возможно, ты и испорченный человек. Но даже и это мне нравится. У тебя в жизни было много интересного, ты много путешествовал и пережил много приключений. Если бы я была мужчиной, то жила бы точно так же.

 Симеон кивнул:

 – Да. Может быть, ты и поживешь так. Говорят, что в нас отчасти течет цыганская кровь. В моих детях, за исключением Гарри, она, кажется, не дает о себе знать, но полагаю, что в тебе она скажется. Нужно только уметь ждать. Как-то я ждал пятнадцать лет, чтобы поквитаться с человеком, который обидел меня. Это еще одна характерная черта нашего семейства. Мы ничего не забываем. Мы мстим за любое зло, нам причиненное, даже через -много лет. Того человека я настиг пятнадцать лет спустя... Я растоптал его, разорил, уничтожил! Это было в Южной Африке. Великолепная страна!

 – Ты что же, еще раз был там?

 – Да, после женитьбы я провел там пять лет. Но больше никогда не возвращался туда. – Он понизил голос. – Подожди-ка, я хочу показать тебе кое-что.

 Он с трудом встал, взял свою трость и заковылял к сейфу, открыл его и поманил Пилар:

 – Вот! Посмотри на них! Потрогай их! Дай им просыпаться сквозь твои пальцы!

 Он засмеялся, поглядев на ее удивленное лицо.

 – Это алмазы, дитя мое! Алмазы! Глаза Пилар расширились:

 – Но ведь это же просто маленькие камешки!

 – Это неотшлифованные алмазы. Такими их находят.

 – А если их отшлифовать, то они будут сверкать, как настоящие алмазы? Нет! Я не верю в это!

 Он по-царски наслаждался произведенным впечатлением.

 – И тем не менее, это правда. И эта пригоршня простых маленьких камешков стоит многие тысячи фунтов.

 Пилар повторила его слова, каждое в отдельности, неуверенным голосом:

 – Многие... тысячи... фунтов?

 – Скажем, девять или десять тысяч как минимум. Это, знаешь ли, довольно большие камни.

 – Почему же ты их не продашь?

 – Потому что мне хочется, чтобы они оставались здесь, мне не нужны деньги.

 – Ах вот, значит, почему!

 Пилар, кажется, была глубоко потрясена.

 – А почему ты не отдашь их отшлифовать, чтобы они стали красивыми?

 – Потому что они мне больше нравятся такими. Лицо его вдруг помрачнело. Он отвернулся и сказал как бы самому себе:

 – Потому, что когда я держу их в руках, они возвращают мне ясное солнце, запах широких пастбищ, стада быков, старого Эйба, друзей, те незабываемые вечера...

 Тихо стукнула дверь.

 – Быстренько положи их обратно и закрой дверцу сейфа! – шепнул Симеон, а затем крикнул: – Войдите!

 Вошел Хорбюри и почтительно сказал:

 – Чай, сэр.

 ***

 Хильда воскликнула:

 – Ах, вот ты где, Дейвид! Я тебя везде ищу. Но тут -нам нельзя оставаться. Здесь не топлено.

 Дейвид не сразу ответил ей. Он с побледневшим лицом стоял перед глубоким креслом. Наконец выдавил из себя:

 – Это ее кресло... Она всегда сидела здесь, в этом кресле! Только сатин немного выцвел.

 Хильда слегка наморщила лоб:

 – Понимаю. Ну пойдем же, Дейвид. Здесь очень холодно.

 Но Дейвид как будто не слышал ее. Он смотрел вокруг.

 – Да, здесь она и сидела чаще всего. Я еще помню, как усаживался там на табуреточке, когда она читала мне вслух... «Джек, победитель великанов» – да, именно это она мне и читала, когда мне было лет шесть.

 Хильда взяла его под руку:

 – Пойдем, вернемся в гостиную, любимый. В этой комнате, кажется, сто лет не топлено.

 Он послушно повернулся к ней, она чувствовала, что он дрожит всем телом.

 – Совсем как тогда, – пробормотал он. – Совсем как тогда... как будто время остановилось...

 Хильда огорчилась, но не подала виду, как ни в чем не бывало продолжала говорить весело и громко:

 – И куда они все подевались? Ведь уже время пить чай.

 Дейвид открыл дверь в другую комнату.

 – А здесь должно стоять пианино. Вот оно. Интересно, на нем все еще можно играть?

 Он сел перед инструментом, открыл крышку и заиграл гаммы.

 – В самом деле! Оно, кажется, даже настроено.

 Он начал играть, мягко касаясь клавишей.

 – Что ты играешь? – спросила Хильда. – Эта пьеса мне вроде бы знакома, но я не знаю, что это.

 – Я не играл эту вещь уже много лет. Она когда-то особенно любила ее. Это одна из песен без слов Мендельсона.

 Нежная мелодия заполнила комнату.

 И вдруг Дейвид уронил руки на клавиатуру, прозвучал диссонансный аккорд. Он встал. Лицо его было белым как мел, он весь дрожал.

 – Дейвид, – умоляюще сказала Хильда.

 – Оставь, это ничего... Действительно ничего...

 ***

 Колокольчик у двери резко зазвонил. Трессильян встал со своего стула возле кухни и не спеша двинулся к выходу. Колокольчик зазвонил еще раз. Трессильян наморщил лоб. Через матовое стекло он увидел силуэт мужчины в мягкой шляпе с отвисшими полями... Трессильян провел рукой перед глазами. Это было прямо какое-то наваждение. Все как будто разыгрывалось второй раз. Ведь с ним однажды уже было такое... определенно было.

 Он отодвинул засов и открыл дверь.

 – Здесь живет мистер Симеон Ли? Я хотел бы поговорить с ним, – громко сказал мужчина.

 Этот голос заставил Трессильяна напрячь память. Он был похож на голос его господина тех добрых, старых времен, когда тот вернулся в Англию.

 Он в сомнении покачал головой:

 – Мистер Ли не встает с постели. Он редко принимает гостей... Если вы...

 Незнакомец перебил его, достав конверт, который передал дворецкому:

 – Пожалуйста, передайте это мистеру Ли.

 Симеон Ли извлек из конверта чистый лист бумаги. Он удивился, а затем улыбнулся.

 – Это просто великолепно, – сказал он и приказал дворецкому: – Приведите сюда мистера Фарра, немедленно, Трессильян. Я только что вспомнил Эйба Фарра... Эйбенайзера Фарра. Он был моим деловым партнером в Южной Африке, в Кимберли. А тут вдруг появляется его сын.

 Трессильян удалился и спустя некоторое время объявил о приходе мистера Фарра.

 Стивен Фарр порывисто вошел, но попытался скрыть свое волнение за уверенными манерами.

 – Рад видеть вас! – воскликнул Симеон Ли. – Значит, вы – сын Эйба?

 Стивен смущенно улыбнулся:

 – Это мой первый визит в Англию. Отец мне всегда говорил, что я должен разыскать вас, если когда-нибудь приеду сюда.

 – Браво! Разрешите представить вам мою внучку Пилар Эстравадос.

 – Очень рада, – сказала Пилар без тени смущения. «Вот же хитрая маленькая ведьма, – подумал Фарр. – Она ведь была поражена, когда увидела меня здесь, и так великолепно сумела это скрыть». Он сказал, придавая своим словам особый смысл:

 – Счастлив познакомиться с вами, мисс Эстравадос.

 – Садитесь и расскажите мне о себе, – попросил старый Ли. – Вы надолго в Англию?

 – Не знаю, как вам сказать, надолго ли, ведь я приехал сначала к вам.

 Ли засмеялся, откинув голову назад:

 – Действительно, вы должны некоторое время погостить у нас.

 – Но, сэр, мне, право, неудобно. Свалился как снег на голову. В конце концов, Рождество и...

 – Будете проводить Рождество у нас, если у вас нет других планов. Нет?.. Ну, хорошо. Пилар, пойди скажи Лидии, что к нам приехал еще один гость. Пусть она поднимется ко мне.

 Пилар вышла. Стивен посмотрел ей вслед. Симеон украдкой разглядывал его.

 Скоро они завели разговор о Южной Африке. Лидия пришла несколько минут спустя.

 – Это Стивен Фарр, сын моего старого друга Эйбенайзера Фарра. Он останется у нас на Рождество, а ты, пожалуйста, распорядись, чтобы ему приготовили комнату.

 Лидия улыбнулась:

 – С удовольствием!

 Она рассматривала незнакомца: его бронзовый загар, голубые глаза и слегка откинутую назад голову.

 – Моя невестка, – представил Симеон.

 – Мне как-то неудобно, что таким образом вторгаюсь в дом, – сказал Стивен, – как раз на семейный праздник...

 – Вы – дорогой гость, – прервал его извинения старый Ли, – учтите это.

 – Вы слишком добры, сэр.

 Пилар вернулась в комнату. Она села у огня, взяла свой веер, изящными движениями стала помахивать им. Опустив глаза, выглядела она большой скромницей.